Читаем Ночные любимцы полностью

В этом Бредолюбову померещилась какая-то тень обиды, каприза, личной жизни, и почему-то он утешился, но не успел он утешиться, как заметил, что все опускают в щель вертушки на выходе цветные шарики, очевидно, выполняющие роль жетонов; у Бредолюбова шарика не было, он замешкался, вертушка выдвинула мягкую лапу-лопасть, и быстро, небольно, но настоятельно и умело загребла его в шкаф, шкаф неумолимо закрыл за ним дверцу; Бредолюбов не успел даже расстроиться или возмутиться, как у него дух захватило и он понял, что взмывает в кабине скоростного лифта. В великом изумлении Бредолюбов поймал себя на том, что про себя выматерился, хотя выражающихся прежде терпеть не мог и сам никогда не выражался. После чего, продолжая взлетать на невидимый этаж неведомого пространства, успел он представить себе локоны окружавших его в метро красавиц и припомнил пошлую частушку: «Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей, почему они не вьются у порядочных людей?» Всё это не переводя дыхания. На последнем слоге частушки двери кабины распахнулись, задняя стенка кабины застремилась к передней, поддавая Бредолюбову под зад, был он в итоге выдавлен из лифта в другую кубатуру, где его поволок через голубой пластиковый коридор движущийся пол, а там уже раскрывалась стена, а за стеною в Бредолюбова вцепились мягкие клешни, раздевшие его догола и препроводившие его, кричащего, в чем мать родила, в маленькую типа барокамеры комнатенку; Бредолюбов сдуру-то почему-то решил, что камера газовая, и стал кричать лозунги, но тут со всех сторон врезали струи воды, теплого воздуха, дезинфекционных аэрозолей, ароматических шампуней или как их там, и тому подобное. Поскольку Бредолюбов кричал, набрал он полный рот сладковатой паскудной разноцветной пены; так с пеной у рта, и претерпел он этот, если так можно выразиться, обряд омовения. Кондиционером его высушили, причесали, в соседнем отсеке запихали в небесноголубое с оранжевым одеяние, а в промежутке сняли щетину со щек и покрыли легким загаром, и в глубоко цивильном виде с бритой физиономией и вытаращенными очами оказался он перед невозмутимым типом в белом кабинете.

Кабинет был такой сияющий, обтекаемый, стерильный, идеальный, что Бредолюбов с тоской подумал, с какой радостью сел бы он сейчас на поломанную лавочку либо чурбачок понеказистей, а не на визионерски белый элегантный стул.

— Здравствуйте, — сказал он и представился: — Сергей Петрович Бредолюбов.

— Приветствую вас в светлом будущем, — незамедлительно откликнулся тип, — мое имя Вит. А вы это свое неблагозвучное прозвание забудьте. Вас теперь зовут Огастес.

Бредолюбов было дернулся, но Вит продолжал:

— Забудьте по собственной воле, так будет лучше. Иначе придется вам восьмой блок памяти стереть.

«Елки-моталки, — подумал Бредолюбов. — За что?»

— Жить пока будете в адаптационном блоке четвертого уровня. Там вами займутся. Я увижусь с вами через тридцать суток, когда будет решаться вопрос о переводе в блок третьего уровня. У вас есть ко мне вопросы.

— С-скажите, — вымолвил Бредолюбов, — а какой теперь век?

— Какой еще век? Светлое будущее.

— А где я нахожусь? В какой стране?

— Стран теперь нет, — отвечал Вит.

— А нации есть? — тупо спросил Бредолюбов.

— И наций нет, — отвечал Вит с гордостью, — все ассимилировались.

«Господи», — подумал Бредолюбов. И спросил:

— А вы… по профессии… по должности… кто?

— Я оптимизатор, — отвечал Вит.

— Скажите, — дрожащим голосом спросил Бредолюбов, — а… вернуть обратно вы меня можете?

Вит безо всякого выражения смотрел на него как на насекомое либо на предмет.

— Если вы будете настаивать, — сказал он, — мы вас вернем. Но в связи с вашей причастностью к Будущему мы обязаны оптимизировать вашу прошлую жизнь. Это дар пришельцам.

— А если я… того… отказываюсь от дара? я хочу сказать, с благодарностью отказываюсь, то есть…

— А вот отказаться вы, Огастес, не вправе. Мы вам биографию выправим. Ну, по пустякам, конечно; должность, само собой, квартиру, обстановку, условия. Подруга у вас будет другая.

— Мне не надо другую, — сказал Бредолюбов, похолодев. — У меня Маша.

— Какая еще Маша? Мы вам смоделируем идеальную спутницу, супермодель, интеллект класса «В», фигура манекенщицы…

Вит полистал какую-то брошюру, вероятно, разговорник, и зачитал оттуда фразу для Бредолюбова, чтобы до того дошло:

— «Не морочьте голову».

— А как же я? меня вы тоже… оптимизируете?

— Само собой, дорогой Огастес. Прежде всего, сменим вам фамилию. Ну, внешность, привычки. Да что вы так шарахаетесь? Что вы так в свою паршивую допотопную жизнь вцепились? чем дорожить в ней, позвольте узнать?

— Я, — сказал не своим голосом Бредолюбов, — собой быть хочу.

— Собой? — переспросил оптимизатор. — Да вы себе представляете, что это такое — быть собой? Что такое «я» вы понятие имеете? Да вся ваша жизнь — сплошное общее место. У вас и мысли-то оригинальной отродясь в голове не мелькало. Одни пошлости.

— Все-таки я человек… — сказал Бредолюбов.

— Вот именно, — сказал оптимизатор. — Мы от этого слова давно отказались. Человек. Тоже мне. Какое значение может иметь человек?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза