В этом Бредолюбову померещилась какая-то тень обиды, каприза, личной жизни, и почему-то он утешился, но не успел он утешиться, как заметил, что все опускают в щель вертушки на выходе цветные шарики, очевидно, выполняющие роль жетонов; у Бредолюбова шарика не было, он замешкался, вертушка выдвинула мягкую лапу-лопасть, и быстро, небольно, но настоятельно и умело загребла его в шкаф, шкаф неумолимо закрыл за ним дверцу; Бредолюбов не успел даже расстроиться или возмутиться, как у него дух захватило и он понял, что взмывает в кабине скоростного лифта. В великом изумлении Бредолюбов поймал себя на том, что про себя выматерился, хотя выражающихся прежде терпеть не мог и сам никогда не выражался. После чего, продолжая взлетать на невидимый этаж неведомого пространства, успел он представить себе локоны окружавших его в метро красавиц и припомнил пошлую частушку: «Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей, почему они не вьются у порядочных людей?» Всё это не переводя дыхания. На последнем слоге частушки двери кабины распахнулись, задняя стенка кабины застремилась к передней, поддавая Бредолюбову под зад, был он в итоге выдавлен из лифта в другую кубатуру, где его поволок через голубой пластиковый коридор движущийся пол, а там уже раскрывалась стена, а за стеною в Бредолюбова вцепились мягкие клешни, раздевшие его догола и препроводившие его, кричащего, в чем мать родила, в маленькую типа барокамеры комнатенку; Бредолюбов сдуру-то почему-то решил, что камера газовая, и стал кричать лозунги, но тут со всех сторон врезали струи воды, теплого воздуха, дезинфекционных аэрозолей, ароматических шампуней или как их там, и тому подобное. Поскольку Бредолюбов кричал, набрал он полный рот сладковатой паскудной разноцветной пены; так с пеной у рта, и претерпел он этот, если так можно выразиться, обряд омовения. Кондиционером его высушили, причесали, в соседнем отсеке запихали в небесноголубое с оранжевым одеяние, а в промежутке сняли щетину со щек и покрыли легким загаром, и в глубоко цивильном виде с бритой физиономией и вытаращенными очами оказался он перед невозмутимым типом в белом кабинете.
Кабинет был такой сияющий, обтекаемый, стерильный, идеальный, что Бредолюбов с тоской подумал, с какой радостью сел бы он сейчас на поломанную лавочку либо чурбачок понеказистей, а не на визионерски белый элегантный стул.
— Здравствуйте, — сказал он и представился: — Сергей Петрович Бредолюбов.
— Приветствую вас в светлом будущем, — незамедлительно откликнулся тип, — мое имя Вит. А вы это свое неблагозвучное прозвание забудьте. Вас теперь зовут Огастес.
Бредолюбов было дернулся, но Вит продолжал:
— Забудьте по собственной воле, так будет лучше. Иначе придется вам восьмой блок памяти стереть.
«Елки-моталки, — подумал Бредолюбов. — За что?»
— Жить пока будете в адаптационном блоке четвертого уровня. Там вами займутся. Я увижусь с вами через тридцать суток, когда будет решаться вопрос о переводе в блок третьего уровня. У вас есть ко мне вопросы.
— С-скажите, — вымолвил Бредолюбов, — а какой теперь век?
— Какой еще век? Светлое будущее.
— А где я нахожусь? В какой стране?
— Стран теперь нет, — отвечал Вит.
— А нации есть? — тупо спросил Бредолюбов.
— И наций нет, — отвечал Вит с гордостью, — все ассимилировались.
«Господи», — подумал Бредолюбов. И спросил:
— А вы… по профессии… по должности… кто?
— Я оптимизатор, — отвечал Вит.
— Скажите, — дрожащим голосом спросил Бредолюбов, — а… вернуть обратно вы меня можете?
Вит безо всякого выражения смотрел на него как на насекомое либо на предмет.
— Если вы будете настаивать, — сказал он, — мы вас вернем. Но в связи с вашей причастностью к Будущему мы обязаны оптимизировать вашу прошлую жизнь. Это дар пришельцам.
— А если я… того… отказываюсь от дара? я хочу сказать, с благодарностью отказываюсь, то есть…
— А вот отказаться вы, Огастес, не вправе. Мы вам биографию выправим. Ну, по пустякам, конечно; должность, само собой, квартиру, обстановку, условия. Подруга у вас будет другая.
— Мне не надо другую, — сказал Бредолюбов, похолодев. — У меня Маша.
— Какая еще Маша? Мы вам смоделируем идеальную спутницу, супермодель, интеллект класса «В», фигура манекенщицы…
Вит полистал какую-то брошюру, вероятно, разговорник, и зачитал оттуда фразу для Бредолюбова, чтобы до того дошло:
— «Не морочьте голову».
— А как же я? меня вы тоже… оптимизируете?
— Само собой, дорогой Огастес. Прежде всего, сменим вам фамилию. Ну, внешность, привычки. Да что вы так шарахаетесь? Что вы так в свою паршивую допотопную жизнь вцепились? чем дорожить в ней, позвольте узнать?
— Я, — сказал не своим голосом Бредолюбов, — собой быть хочу.
— Собой? — переспросил оптимизатор. — Да вы себе представляете, что это такое — быть собой? Что такое «я» вы понятие имеете? Да вся ваша жизнь — сплошное общее место. У вас и мысли-то оригинальной отродясь в голове не мелькало. Одни пошлости.
— Все-таки я человек… — сказал Бредолюбов.
— Вот именно, — сказал оптимизатор. — Мы от этого слова давно отказались. Человек. Тоже мне. Какое значение может иметь человек?