Ночные птицы. Памфлеты

Так повел себя митрополит и граф Андрей Шептицкий в дни войны, когда лилась кровь убиваемых во славу императора мирных людей. Он, исповедующий заповедь «не убий», этим своим посланием призывал убивать. Всем авторитетом церковного престола и иезуитским словоблудием он приумножал число смертей. И разве можно себе представить более угодническое послание высшего иерарха церкви, того самого, который спустя два десятилетия будет так же обелять и благословлять пришествие кровавого Гитлера?

В послании Андрея Шептицкого к верующим от 21 августа 1914 года явно выражены его ненависть к России, угодническая верность австрийскому, католическому престолу династии Габсбургов и как бы невзначай было обронено подлое слово «измена», с помощью которой якобы русские пытаются установить свое владычество в Галиции. Этим подлым, гадким словом, вырвавшимся из уст католического иерарха, несомненно была умышленно брошена тень на всякого западного украинца, который не сочувствовал захватнической политике Габсбургов, питал симпатии к России и не хотел стрелять в своих зазбручанских единокровных братьев, одетых по мобилизации в солдатские шинели. Разве не понимал Шептицкий, что и они, солдаты русской армии, без всякой охоты пошли на войну и не хотят умирать за чужие интересы? Конечно, понимал! Но, понимая, ратуя за победу австрийского оружия, он призывал убивать их и искать изменников среди своих подданных, которые не хотели этого делать. Его послание было психологической подготовкой и оправданием тех зверств, которые чинила австро-венгерская контрразведка.

После отхода русской армии из Галиции летом 1915 года австрийские власти жестоко расправились со всеми заподозренными в симпатиях к русским. Было повешено и расстреляно свыше шестидесяти тысяч галичан! Многие тысячи жителей Галиции были сосланы в концентрационный лагерь Талер-гоф, расположенный близ Граца, на месте нынешнего аэродрома. Жестокости, творимые австрийскими жандармами в этом лагере, были столь чудовищны, а количество погибших за его колючей проволокой было столь велико, что, когда я, побывав осенью 1963 года в Граце, попросил старожилов этого города показать, где был лагерь Талергоф, они, стыдливо потупив глаза, постеснялись быть гидами на этом месте пыток. И все это освящал и покрывал авторитет верного слуги Габсбургов Андрея Шептицкого!

Вскоре после того, как в дни первой мировой войны русская армия заняла Львов, граф Шептицкий по распоряжению военных властей за это и другие послания был вывезен в глубь России и там на правах почетного узника пребывал в Курске, Суздале, Ярославле почти всю мировую войну ¹.

⁽¹В книге «Мои воспоминания» Алексей Брусилов так рассказывает об этом:

«Униатский митрополит граф Шептицкий, явный враг России, с давних пор неизменно агитировавший против нас, по вступлении русских войск во Львов был по моему приказанию предварительно подвергнут домашнему аресту. Я его потребовал к себе с предложением дать честное слово, что он никаких враждебных действий, как явных, так и тайных, против нас предпринимать не будет. В таком случае я брал на себя право разрешить ему оставаться во Львове для исполнения его духовных обязанностей. Он охотно дал это слово, но, к сожалению, вслед за сим начал опять мутить и произносить церковные проповеди, явно нам враждебные. Ввиду этого я его выслал в Киев в распоряжение главнокомандующего».

Пусть же нынешние зарубежные адвокаты мертвого митрополита вспомнят этот факт и сравнят его с куда более гуманными мерами органов Советской власти, которые, отлично зная ряд антинародных и профашистских действий Шептицкого, все же не прибегли к таким действиям, как генерал Брусилов. А оснований для таких решительных действий у них было, как мы докажем дальше, более чем достаточно.)

Незадолго до Февральской революции русское царское правительство переводит митрополита из Суздальского монастыря в Ярославль. И здесь еще раз подтверждается народная пословица «Ворон ворону глаз не выклюет». В разгар войны, когда казна была предельно истощена, царское правительство присуждает Шептицкому ежегодное жалованье — четыре тысячи рублей в год золотом, то есть столько же, сколько получает православный владыка. А уже в половине марта 1917 года, сразу же после революции, приходит в Ярославль телеграмма от министра юстиции Временного правительства, небезызвестного Александра Керенского, о том, что «владыка свободен». И Шептицкий рвется в Петроград, где назревают новые революционные события.

Для чего? Быть может, для того, чтобы, как добрый пастырь, которому предписано Евангелием заботиться о голодных и угнетенных, измученных военными лишениями простых людях, быть с ними? Стать авторитетным защитником их чаяний и требований? Для того, чтобы узнать нужды рабочих города над Невой и побывать на заводах?

Как бы не так! У Шептицкого свои тайные цели, те же, что были, когда он жил на земле Австро-Венгерской империи и верно служил Габсбургам. Он стремится использовать выгодную политическую конъюнктуру для нужд униатской церкви.