Ночные разговоры

На Старо-Невском мы сели на четырнадцатый троллейбус, доехали до дома. После ужина Мишка вышел в коридор покурить. Я собрала грязную посуду, поставила ее на тумбочку возле двери, накрыла кухонным полотенцем — не хотелось выходить на кухню, постелила постель, выключила верхний свет, включила настольную лампу и села ждать Мишку. Войдя в комнату, он спросил:

— Ты очень устала? Я хотел рассказать про последнюю встречу. Собственно, не только про встречу, про все, что было потом. Как я уже тебе говорил, в тот день, когда я «засыпался», я должен был встретиться с Мариком. По дороге к нему я решил сказать — им интересуются. Про Краснопольского решил никому не говорить. Я пытался успокоить себя, думал, а вдруг пронесет? Где-то в глубине души я понимал, что натворил. Помню, меня Марик удивил. Как только я сказал ему, что меня вызывали, он тут же задал мне вопрос:

— Расписку о сотрудничестве дал? Я ответил: расписался под бумажкой о неразглашении бесед. Он стиснул зубы, на его скулах выступили желваки, сдавленным голосом он проговорил:

— Спасибо. Ты уже второй. Следят…

Дальше он мне сказал:

— Ну, если расписки не давал, то во что бы то ни стало должен отказаться с ними разговаривать, о чём бы то ни было — они не дурней тебя. Меня удивило его «если». Выходит, он не совсем верит мне. В его голосе, я почувствовал высокомерие и даже презрение. Дома я подумал: если он не верит, я не должен больше ни о чем с ним разговаривать, позже мне показалось, он скорей всего, думает, я пришел к нему по заданию МГБ. Может попугать…

После той встречи в МГБ я стал ходить под окна к Краснопольскому. Хотел увидеть свет в его окнах, набирал номер его телефона. Услышав его голос, вешал трубку. Все то время, до последнего вызова, я жил, как в бреду: каждый день, приходя домой из школы, я проверял почтовый ящик, спрашивал у бабушки, не звонил ли кто? Бабка на мой вопрос язвительно отвечала: нет, не звонит она тебе.

Он позвонил, я сам подошёл к телефону. Майор назначил мне встречу. Тех дней мне никогда не забыть, я был уверен: они заберут меня вместе с Краснопольским, устроят очную ставку нам… Я хотел немного подготовиться, взять с собой теплые вещи. Мама рассказала, о нашем соседе, которого вызвали по телефону, он больше не вернулся. Я так и не подготовился, пошел прямо из школы с учебниками в портфеле. Эта последняя встреча началась, как и все предыдущие: майор встал мне навстречу, указал на стул и уткнулся в свои бумаги. Не отрываясь от бумаг, он, как всегда, произнёс: «Как дела?». Я как всегда молчал, пока он рылся в бумагах, поскольку его первый вопрос не был рассчитан на начало беседы. Как и в предыдущий раз, он вынул с полки мою расписку о неразглашении наших бесед и положил так, чтобы я мог ее видеть. Снова он порылся в папке, достал еще одну бумажку и протянул ее мне: «На, читай!». Я конечно не запомнил ни номера статьи, которая там упоминалась, ни других тонкостей моего дела. Я только запомнил то, что я и раньше знал: я нарушил какой-то закон, рассказав Краснопольскому о моих разговорах в МГБ. Он приказал мне расписаться под отпечатанной бумагой. Я расписался, он как бы успокаивающим тоном произнес:

— Ну вот, от тебя больше ничего не требуется, кроме правды. Так мы и будем работать. Тут я закричал: он может меня посадить хоть на два года, хоть даже на десять лет, я больше к вам не приду. Он сказал, дело не только во мне. Если я сейчас не буду делать глупостей, я спасу от неприятностей Краснопольского и что его судьба сейчас в моих руках. Он весь вытянулся ко мне через стол, прищурил глаза и прошипел:

— Ты же не хочешь, чтоб мы вызвали тебя сюда вместе с твоим дядей.

В этот момент со мной произошло что-то страшное: я схватил со стола подписанную мною бумагу, на которой он записал мои, как он выразился «показания»" на Краснопольского, я начал рвать ее и заталкивать клочки себе в рот. Пока он вылезал из-за стола, бумага была у меня во рту. Он заорал:

— Уходи! Вон отсюда! Учти: от нас не скроешься. У меня есть копия! Ты у нас попляшешь! Я этого так не оставлю! С нами такие номера не проходят!

Ночью у меня поднялась температура, утром мама вызвала неотложную помощь, меня отправили в нервную клинику. Там я пролежал две недели, на этом дело и кончилось. Всю ту зиму я мало выходил на улицу. По состоянию здоровья вышел из комитета комсомола, не встречался ни с кем из ребят, каждый день проверял почту, ходил под окна к Краснопольскому, по-прежнему набирал номер его телефона, услышав его голос, вешал трубку. Позже я узнал, моя мама ходила к завучихе в школу и рассказала ей о моем нервном расстройстве и, что я в бреду кричал про МГБ, про тюрьму, кроме того, я принес в школу из больницы справку.

Помолчав, Мишка добавил:

— Это меня, видимо, спасло. Может быть то, что я был малолетним. Во всяком случае, меня больше не вызывали, хотя я часто думаю о них, мне до сих пор кажется, они интересуются мной.

Мишка посмотрел на часы:

— Тебе пора спать.

Я попросила дать мне несколько страничек «Мифа о Сизифе». От чтения начало все путаться в голове, я заснула.

***