Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

Туман настиг экипажи, вылетавшие последними. Море слилось с сушей. Где летишь? Должна быть линия фронта, потом Керченский пролив. Не однажды приходилось пролетать через линию фронта. На разной высоте. Испытали мы здесь огонь всех видов оружия. Но никогда еще мы не попадали в такой густой туман. Никогда еще мне не было так тревожно, как в ту ночь. И боялась я не за свою жизнь, а за всех, кто был в небе. В этот полет Аня пошла со вновь прибывшей летчицей. Они вылетели самыми последними. Ясно, что туман еще больше распространится и уплотнится. И ветер… Как определить скорость и направление, не видя земли? Это было невозможно.

Когда мы с Худяковой, добравшись до своего аэродрома, с трудом сели, то узнали, что нет еще двух экипажей. Начальник штаба Ирина Ракобольская, охрипнув от напряжения, кричала в телефонную трубку, пытаясь дозвониться в соседние полки: не видели ли они наших летчиц?

Уже утром узнали, что Распопова с Пинчук сбросили бомбы в море и приземлились в полку истребителей. О Володиной и Бондаревой никто ничего сообщить не мог. Полет на розыски нам не разрешили.

А спустя месяц в полк пришло известие от пограничников, которые, прочесывая плавни, наткнулись на разбитый самолет и двух мертвых летчиц.

Девушки, наверное, летели долго над туманом. Южный ветер относил их в море. Не видя земных ориентиров, штурман не могла учесть изменение направления ветра. Они летели, пока не кончилось горючее. Мотор остановился. Возможно, за счет высоты Тася еще тянула. А потом самолет врезался в топкую почву плавней, уткнулся носом в воду, высоко задрав хвост. Приборная доска ударила летчицу в грудь, а бензобак переломил ноги. Штурману сломало ногу, вдавило в бок сектор управления. Наверняка они потеряли сознание. А когда очнулись?.. Я очень ярко представила всю ту картину, как будто все происходило со мной. Очнувшись, Анна не сразу могла взять в толк, где они и что значит мутная непроглядная неподвижность вокруг. То был туман. Он не шевелился. Казалось, нечто чудовищное, какая-то иная сущность, неземная, дышащая промозглой влажностью, поглотила весь свет – и землю, и небо, и море. И поглотит их. Бондарева пыталась выбраться из кабины, но не сумела. Когда глаза немного присмотрелись, Аня различила во мгле контуры самолета. Она не представляла, где они сейчас, куда угнал их ветер, как далеко они от аэродрома. Вряд ли она знала время суток. В сплошном, беспросветном тумане невозможно было отличить день от ночи.

Аня еще и еще пыталась выбраться из кабины, но, по всей вероятности, потеряв сознание, упала. В таком положении их и нашли. В руке Бондаревой был зажат пистолет. Обойма была пуста…

Гробы привезли в Пересыпь.

Когда их опускали в могилу, хлынул ливень. Струи дождя смешивались со слезами на наших лицах.

Я опять представила их в плавнях.

Анка стреляла в надежде, что ее услышат. Так почему мы не услышали? Эти мысли душили меня, и я не могла уже сдерживать рыданий.

Вскинув пистолеты, друзья погибших дали прощальный залп-салют. На гробы посыпалась мокрая земля…

Все побрели в свои эскадрильи. Погода была нелетной. С серого неба, сплошь покрытого облаками, похожими на сшитые в огромное полотно овчины, сыпалась нудная изморось. Ни дождь, ни туман – что-то вроде мокрой пыли. Было сумрачно и тоскливо. Тоскливо было и в доме. Одни валялись на постели, спрятав голову в подушки, другие бездумно передвигали шахматные фигуры, третьи что-то писали… Я прислонилась лбом к холодному и заплаканному от дождя окну. Не покидало страшное чувство горечи от сознания, что никогда не услышишь звонкого смеха друзей. Никогда не увидишь милую улыбку нашей «морячки». Невольно подумалось: «А сегодня Аня должна была проводить занятия с молодыми штурманами. Тема о ветре…» Вот ведь нелепость: в огне летала на Кавказе, Кубани, на Малую землю сколько полетов сделала – и без царапины! Однажды попала в ураганный ветер у Новороссийска, в знаменитую бору. Машину буквально за хвост ветром тянуло в море – и выбралась. Наверное, не может с человеком все время быть удача.

Ночью, укрывшись с головой в спальный мешок, я вдруг сделала для себя открытие: а ведь однажды и я могу погибнуть, как Тася и Аня. И не останется от меня следа, будто и не было вовсе такой, будто я ветер, который прошелестел и затих. Но ведь я была, чего-то хотела, верила, что мои мечты сбудутся. Выходит, что я враз могу стать прахом? Не может этого случиться! Это неправильно. Не могу я умереть…

Прошло две недели. 9 апреля наши войска сломили сопротивление врага на Керченском полуострове, прорвали его оборону. Это была, конечно, огромная радость. Но для нас она была омрачена: накануне погибли Панна Прокопьева с Женей Рудневой. Сгорели, рухнули за линией фронта.

11 апреля нам приказали перебазироваться на Крымскую землю и бомбить отступающего противника.