Ночные рейды советских летчиц. Из летной книжки штурмана У-2. 1941–1945

Когда читали приговор, я ничего не слышала, кроме цифры: 10 лет.

В зале стояла мертвая тишина. И вдруг:

Скорблю, что дух и разум не едины.
Что на добро надежды нет в сердцах.
Скорблю, что создан человек из глины,
Замешенной на низменных страстях…
И в поединке истинного с ложным
Неистинное чаще верх берет…

Кто это запел? Валя? С ума сошла, что ли? Растерянный секретарь суда подал ей ручку расписаться под приговором. Она спокойно взяла ручку, поставила подпись и, улыбнувшись, сказала: «Я прощаю вас всех».

Война пройдет, а жестокость останется? Как я глупа! Война в разгаре, рядом линия фронта, с той и другой стороны нацелены пулеметы, а Тома и Валя хотят забыть вражду. Где она тут, жестокость?

Нет, кончится война, и доброта, как половодье, затопит мир.

Тогда я, конечно, не думала именно такими словами. В девятнадцать лет больше чувствуют, чем размышляют. Слезы душили…

Я выросла в семье атеистов, не читала тогда Евангелие от Матфея, не знала слов из Нагорной проповеди: «Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и гоняющих вас… ибо, если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то ли делают мытари?»

Но кажется, в ту минуту я сама собой до них дозрела и с наивной страстью простодушно верила в невозможное.

…На этом наши несчастья не закончились. Через несколько дней к аэродрому подкатила полуторка.

– Девчонки, да ведь это Ира! – крикнула я и побежала к машине.

В кузове стояла худенькая, бледная Ира Каширина в изодранном сарафанчике. Она нас не слушала, не отвечала на вопросы. Только спросила:

– Соня?

Меня поразило это «Соня». Инженер была строга и не допускала панибратства. Окружившие машину девчонки наперебой закричали:

– Арестовали! Увезли…

– Миленький, – обратилась Ира к шоферу, – подвези меня в штаб дивизии, армии…

Это тоже меня удивило: почему не в наш? Но потом подумала: ведь Озеркову увезли, Ира мчалась за ней.

Я помню, как вернулась Озеркова. Тоже в гражданском платье, тоже усталая, но не такая изможденная, как Ира.

Кто виноват в том, что они оказались в селе, захваченном немцами?

Был поврежден винт мотора. Приехала машина из ПАРМа с двумя механиками, но отремонтировать было нельзя.

– Нужен новый винт, – сказал старший.

А тут полк поднимают по тревоге в воздух: немцы на подходе к селу.

На машинах уехал штаб и технический состав. Озерковой сказали:

– Ждите. Винт пришлем на самолете.

Ждать остались летчица Дрягина, механик Каширина, сама Озеркова и механики из ПАРМа с полуторкой. Село словно вымерло, даже собаки примолкли. В небе появился самолет. Обрадовались. Бросились навстречу.

– Винт? Где винт? – спросила Озеркова.

Летчик с самолета Р-5, связной эскадрильи дивизии, пожал плечами:

– Я не в курсе. Но вам надо немедленно уезжать. Немцы на той окраине. Я могу в гаргрот затолкать одного. Дрягину. Она комиссар. А вы проскочите на машине.

И улетели.

Озеркова направилась к машине. Мужики, о чем-то горячо спорившие, вмиг примолкли.

– Будем прорываться, – сказала им Озеркова.

– Ни, – ответил старший. – Тут недалечко моя хата, жинка, дети. Я – домой.

– И я, – тихо промолвил другой.

Озеркова, внимательно посмотрев на них, поняла: спорить, уговаривать, приказывать – все бесполезно. Молча отвернулась.

– Вот что, – сказала она Ире, – партбилеты, формуляры к самолетам зароем в саду. До возвращения. Самолет спалить! Военную форму поменять на что-нибудь гражданское. Пистолет спрячу за пазуху.

Озеркова до войны была преподавателем в Иркутском военно-техническом авиационном училище. Толк в службе знала. Была решительной и ответственной. Вот так и пошли они с Ирой по дороге, выдавая себя за беженок, возвращающихся домой. Шли по Донской земле, им давали хлеб, молоко, овощи. Когда перешли линию фронта, которая вся была в движении (мы же отступали!), Ира заболела. Дизентерия. Озеркова оставила ее на попечение сердобольной старушки и поспешила на поиски полка.

– За тобой скоро приедем. Лечись травкой. Слушайся бабушку, – сказала на прощание Ире.

Инженер нашла полк в Ассиновской. Все рассказала, просила скорей ехать за Ирой. А ее вдруг арестовали. Доходили слухи, что ее обвинили в том, что пистолет вот сохранила, а где партбилет, где формуляры к самолетам, где механик? И еще: на вопрос – видела ли она зверства, виселицы? – Озеркова ответила отрицательно.

Врать она не умела. Не подоспей Каширина, Озеркову бы расстреляли. Так спустя годы сказала мне наша начальник Смерша.

Озеркова вернулась, к общей нашей радости, в полк, но почему-то с побритой головой и снова стала старшим инженером полка. По знаниям равных ей не было. Наши самолеты никогда не отказывали в полете по вине техников.

Что касается Ирины Кашириной, то она тоже прошла через допросы.