Ночные страхи

В камине тлели угольки, в зеркале отражались бледные, беспокойные блики, а в круге света, падавшем на кровать, лежала записка, сразу бросавшаяся в глаза. В ней было сказано: «Извини, милый. Мне пришлось срочно уехать. Не могу объяснить почему, но мы еще встретимся. С любовью, Г.». Конверта не было, полной подписи тоже, но я узнал ее почерк и неформальную манеру общения. Странно, что строчки, хоть и неровные, словно дрожащие, не производили впечатления накарябанных в спешке. Я пытался понять, в чем тут смысл, пытался – посредством сознательного волевого усилия – сдержать волну огорчения и досады, уже готовую обрушиться на меня, и тут прямо над ухом раздался внезапный металлический треск.

Это звонил телефон. Внутренний телефон для связи с прислугой. «Да, это удобно, и им меньше бегать туда-сюда», – сказала она, когда я уговаривал ее установить аппарат. Я помню, как мне было приятно, когда она согласилась с моими доводами – вот доказательство, что она принимает в расчет мое мнение! – тем более что эти доводы проистекали из соображений удобства и даже благоразумия. Теперь же я с ненавистью смотрел на этот черный блестящий предмет, который трещал так настырно, и не спешил отвечать на звонок. Да и что скажут мне слуги, кроме того, что мистер Сантандер… э… изволил отбыть восвояси. А что ему еще делать? Телефон все трезвонил, и я взял трубку.

– Да?

– Сэр, ужин подан.

– Ужин? – откликнулся я озадаченным эхом. Было уже почти десять, и я совершенно забыл об отложенной трапезе.

– Да, сэр. Вы сами распорядились подавать его незамедлительно. На двоих, как я понял, сэр. – Голос в трубке звучал вполне буднично и прозаично, но я пребывал в полной растерянности и почти потерял ощущение реальности происходящего. Наконец я сумел выдавить не своим голосом:

– Да, разумеется, на двоих. – Я секунду подумал и отключил телефон от розетки.

Тогда мне казалось, что я просто не выдержу, если он зазвонит снова. Хотя уже было ясно, что происходит, я не знал, что делать дальше, мой разум пребывал в смятении. Может быть, в темноте я сумел бы собраться с мыслями. Но мне не пришло в голову выключить свет. Я раздвинул тяжелые шторы, закрывавшие огромное эркерное окно, и сомкнул их у себя за спиной. В окно бился яростный дождь, однако в комнату не доносилось ни звука. Луна временами проглядывала из-за туч, и при свете очередного проблеска, который был ярче других, я разглядел в углу смятый клочок бумаги. Я разгладил его, радуясь, что нашлось чем занять руки, но эркерная ниша вновь погрузилась во тьму, и мне пришлось вернуться в комнату. Хотя бумага изрядно помялась, я без труда разобрал слова. Это была копия той записки, которую я только что прочитал. Или, возможно, оригинал. Но почему одни и те же слова были написаны дважды и даже трижды, причем не старательно и аккуратно – Гертруда, кстати сказать, никогда не старалась писать аккуратно, – а нарочито небрежно, как бы умышленно неразборчиво?

«Есть лишь один человек, кроме Гертруды, – размышлял я, заряжая револьвер, – который мог написать эту записку, и сейчас он дожидался меня внизу. Что он мне скажет, как объяснится?» Почему-то эти вопросы волновали меня сильнее, чем те, которые были бы явно уместнее в сложившейся ситуации: что скажу ему я, как я сам объяснюсь? Объяснения должны быть предельно краткими. А может, и не потребуется ничего объяснять. Между мной и столовой – дюжина поворотов, где можно устроить засаду. Дюжина скрытых углов, прекрасно известных мистеру Сантандеру. Все преимущества на его стороне. Совершенно некстати мелькнула мысль, что грохот выстрела в этом доме прозвучит не громче, чем звон разбившегося стаканчика для зубной щетки на моем умывальнике. К тому же мистер Сантандер, вне всяких сомнений не понаслышке знакомый с южноамериканскими революциями, уличными беспорядками и массовыми перестрелками, наверняка хорошо разбирается в методах партизанской войны, к которой меня не готовила служба в армии. «Не лучше ли сразу признать его неоспоримое превосходство и не испытывать судьбу?» – размышлял я, нерешительно поглядывая на нелепо оттопыренный карман смокинга. Да, манкировать приглашением хозяина дома весьма неучтиво, но ведь и ситуация неординарная. Стук в дверь оборвал мои сбивчивые размышления о светских приличиях и неприличиях.

– Мистер Сантандер просил передать, что он готов и ждет вас, – сказал дворецкий. Сквозь его очевидное замешательство явно проглядывал намек на откровенное неодобрение. Он смотрел на меня с осуждением, он уже не был моим союзником. Впрочем, нельзя ли как-то использовать его в своих целях? У меня появилась идея.

– Я вас попрошу доложить обо мне, – сказал я. Он не смог бы мне отказать, а присутствие провожатого станет хотя бы какой-то гарантией безопасности по пути и, возможно, дезориентирует неприятеля. – Мы с мистером Сантандером не знакомы лично, – пояснил я. – Нужно, чтобы меня кто-то представил. Иначе будет неловко.