Ночные страхи

Разумеется, я понял его намек. Он говорил о своих отношениях с женой. О своих чувствах к жене. Они были сильны, эти чувства – так утверждала молва, – сильны настолько, что, когда супруга к нему охладела, он бросил все и уехал на другой конец света. Он явно не признает полумер, – подумал я, глядя на него с новым интересом. Он повел себя жестко и властно, вернувшись домой. Вероятно, ему пришлось неимоверным усилием воли ожесточить свое сердце, чтобы выгнать жену из дома в ненастную ночь, оставаясь глухим к ее жалобным стонам и отчаянным возражениям, к ее очаровательным ухищрениям и милым уловкам, никогда не оставлявшим равнодушным меня самого!

Так было всегда: если она чувствовала за собою вину и ждала упреков, то становилась особенно соблазнительной и привлекательной. Я прямо слышал, как она говорит: «Но, Морис, как бы ты меня ни ненавидел, ты же не выгонишь меня под дождь!» И как он отвечает: «Убирайся из этого дома и не возвращайся, пока я сам тебя не позову. О своем любовнике не беспокойся. Я с ним разберусь». Вот сейчас он со мной разберется и уже совсем скоро, вне всяких сомнений, пошлет за ней. И только ради нее, ради ее блага – раз уж в ее жизнь вернулся законный супруг, – я всем сердцем желал, чтобы они помирились. Возможно, я даже смогу поспособствовать их примирению? Beati pacifici[55]. Что ж, я возьму на себя роль миротворца.

Уверенный, что мое благородное намерение не укрылось от хозяина дома, я оторвал взгляд от тарелки и украдкой взглянул на него. Его выражение ничуть не смягчилось. Впрочем, я не собирался отказываться от своего замысла лишь потому, что мой собеседник так непреклонно суров. Однако начать было сложно. Наконец я решился:

– Гертруда вас любит.

Подали десерт, и в знак доброй воли я налил себе бокал портвейна.

Хозяин дома прожег меня яростным взглядом.

– Любит! – воскликнул он с горечью.

Я решил, что ничто не погасит мой благородный порыв.

– Я о том и говорю: у нее щедрое сердце.

– Если вы говорите о том, – холодно произнес он, – что в ее сердце найдется место для всех и каждого, ваши рекомендации несколько запоздали: я уже делегировал ее привязанность.

– Мне? – спросил я, сам того не желая.

Он покачал головой.

– Почему же именно вам?

– Потому что я…

– О, нет! – с жаром воскликнул он. – Она вас обманула, и вы поверили, что… что сможете заменить ей меня? Вы у нее не единственный – вас таких много!

У меня закружилась голова, а он продолжал, наслаждаясь своей победой:

– Кстати, о вас мне никто никогда не рассказывал. Она сама говорила о вас лишь однажды и только мельком. Вы самый ничтожный… самый ничтожный из ее любовников! – Он помолчал и добавил, понизив голос: – Иначе вас бы здесь не было.

– А где бы я был? – глупо спросил я.

Но он продолжал, пропустив мой вопрос мимо ушей.

– Но я помню то время, когда этот дом, его тишина и уют, его удаленность от общества и уникальность принадлежали лишь нам двоим, нам с Гертрудой… и тем людям, которых мы приглашали в гости. Впрочем, мы приглашали немногих – мы предпочитали уединение. И когда я сегодня приехал сюда, – добавил он с лихорадочным блеском в глазах, – поначалу я думал, что она здесь одна.

– Тогда почему вы отослали ее, а не меня?

– Хотел на вас посмотреть, – сказал он так, словно подвел черту.

Он рассеянно взял орех, попытался расколоть его пальцами, но, видимо, оцарапался об острый край скорлупы, потому что поморщился и поднес палец ко рту.

– Я сорвал ноготь. Смотрите. – Он протянул руку поближе ко мне, скользя ладонью по полированному столу.

Я смотрел, как завороженный, ждал, что рука остановится, но он тянул ее дальше и дальше, и уже сам перегнулся через стол, почти лег на него грудью и прижался щекой к вытянутой руке, и мне пришлось отклониться назад, чтобы он меня не коснулся.

– Неплохо покалечился, да? – спросил он, глядя на меня исподлобья.

– Да, пожалуй. – Его аккуратный холеный ноготь и вправду был содран до мяса, влажного, зыбкого и студенистого, выпиравшего из-под ломаной линии слома. – Как это вы умудрились? – спросил я, стараясь не смотреть на изувеченный палец, который он так и держал у меня перед глазами.

– Хотите, чтобы я рассказал? – спросил он в ответ, по-прежнему протягивая руку вперед, перегнувшись через стол и будто застыв в этой неловкой, неестественной позе, из-за чего и вопрос прозвучал неестественно и неуклюже.

– Да, расскажите. – Я пару секунд помолчал и добавил с нервным смешком: – Но сначала я сам попробую догадаться. Возможно, это была производственная травма. Вы сломали ноготь, когда чинили электропроводку. В библиотеке.

Он резко выпрямился и поднялся из-за стола.

– Тепло, – сказал он. – Почти горячо. Пойдемте в библиотеку, и я вам все расскажу.

Я тоже встал и приготовился идти за ним.

Но почему-то он медлил. Прошелся по комнате из угла в угол, встал у камина и снова (видимо, это был его излюбленный способ расслабиться или собраться с мыслями) задумчиво поворошил угли носком ботинка. Затем подошел к двери в библиотеку с очевидным намерением ее открыть, но передумал и зажег верхний свет, решительно щелкнув выключателем.