Ночные страхи

Он прошелся в обе стороны, погруженный в свои мысли. Теперь, когда он привык к своей ночной работе, ему думалось легче. В первую ночь он испытывал смутное желание, чтобы табличка с надписью «Прохода нет» смотрела в его сторону, а не таращилась бессмысленно в сторону улицы: она вносила бы хоть какую-то определенность в его мысли. Теперь же он почти ее не замечал. Мыслей у него было немного, но они были приятны, и его одиночество придавало им остроту озарений. Он прокручивал их по кругу, переходя от последней к первой примерно на десятом шаге, когда разворачивался и шагал обратно. Ему нравилась каждая текущая мысль, но всегда хотелось поскорее перейти к следующей. Если он предчувствовал новый поворот в размышлениях, то намеренно воздерживался от него, позволяя ему добродить и созреть, предвкушая его, как настоящий гурман.

Ночной сторож был человеком семейным, с женой и двумя карапузами. Один из них только начал говорить. Когда сторож устроился на эту работу, жалованье повысили, и в доме стало побогаче. Его жена не оставалась безучастной. Когда он приходил с работы, она обыкновенно говорила:

– Ты ж на ногах не стоишь. Не по тебе эта ночная работа, точно говорю.

Сторожу нравилось, когда она так говорила, называя его работу ночной: это создавало приятное впечатление, что жена интересуется делами мужа. Он с бывалым видом рассказывал ей обо всем, что видел на дежурстве, а чего не видел, о том привирал, лишь бы услышать от нее:

– Ну, я бы ни в жисть! Нескучная работа, ничего не скажешь.

Он ценил свою жену. Разве она не обещала подлатать старые жалюзи из синей бумаги, когда-то служившие для затемнения при воздушной тревоге? С тех пор они потеряли форму, поскольку использовались как источник оберточного материала. Он плохо спал, не мог толком выспаться днем – в комнате было слишком светло, но старые жалюзи решили бы эту проблему, и ему было бы приятно на них смотреть и знать, что война позади и в них, по большому счету, нет никой необходимости.

Вновь дойдя до границы своей территории, ночной сторож зевнул, наверное, в двадцатый раз. Недосып, не иначе. Он бы вздремнул у себя в сторожке. Развернувшись, он увидел уходившие вдаль фонари, связывавшие столбы тонкими огненными линиями, и обратил внимание, что почти в самом конце, напротив жаровни и всего в паре футов от двери в сторожку, в линии слева имелся пробел. Кто-то сидел на ограждении, спиной к его территории. «Странно, что я не слышал, как он подошел», – подумал сторож, возвращаясь из мира воображения в реальность, состоявшую из пустой темной улицы. Впрочем, уже не совсем пустой: теперь здесь появился кто-то, с кем можно завязать разговор и скоротать полчаса.

Сторож медленно приближался, но незнакомец все так же сидел, не оборачиваясь к нему. Это слегка обескураживало. Сторож остановился и подумал: «Наверное, пьяный». Будет о чем рассказать жене – настоящее приключение. «Я ему говорю, что не потерплю никаких безобразий на своей территории. Так и сказал: „Вот что, дружочек, иди-ка ты домой и проспись; там тебе будет лучше всего“». Он слышал, как с пьяными обращались в подобной манере, и подумал с сомнением, сумеет ли сам выдержать нужный тон. Он подумал, что тон даже важнее слов. Наконец он собрался с духом, подошел к жаровне, громко откашлялся и, чтобы побороть неловкость, протянул руки к огню, да так бойко, что чуть не обжегся.

Незнакомец даже не шелохнулся. Он так и сидел, весь в своих мыслях, и сторож осмелился обратиться к его сгорбленной спине.

– Приятная ночка, – сказал он довольно громко, хотя было глупо повышать голос на пустой улице.

Незнакомец не обернулся.

– Да, – отозвался он, – но холодная, и к утру еще похолодает.

Сторож взглянул на жаровню и с удивлением отметил, что угля далеко не так много, как прошлой ночью. Он подумал, что надо бы подбавить, и взял совок, но вместо кучки, которую он ожидал увидеть, его глазам предстала угольная пыль и несколько кусочков гравия – каким-то образом он проморгал свою ночную порцию угля.

– Повернулись бы, руки погрели, – сказал он человеку, сидящему на ограждении. – Жар не ахти какой, но ничего не поделаешь, мне забыли выдать добавку, если только никто не стырил мой уголек, пока я не видел.

Сторож говорил ради красного словца: на самом деле ему не верилось, что кто-то унес его уголь. Незнакомец как будто шевельнул плечами.

– Спасибо, – сказал он, – но я лучше погрею спину.

«Странный тип», – подумал сторож.

– Вы замечали, – продолжал незнакомец, – какие люди забывчивые? Я про этот ваш уголь. Похоже, не очень-то они думают о вас, оставляя на таком холоде.

И вправду похолодало, но сторож бодро ответил:

– Да нет. Они просто забыли. Спешили домой, сами знаете.

«И все же могли бы подумать и обо мне, – мысленно добавил он. – В эту смену уголь доставлял Билл Джексон – Старина Билл, как его звали товарищи. Я ему не особенно нравлюсь. Эти ребята слегка задаются. Ничего, сойдусь с ними, тогда подобреют».