Ночные страхи

Но только не по утрам. Первый утренний час был еще не затронут апатией, неизменной спутницей унылого среднего возраста. Утреннее одевание давно превратилось для Джимми в своеобразный ритуал, и, как любой ритуал, он совершался ради ожидаемой кульминации. Каждый этап складывался из привычной последовательности движений, и волнение потихонечку нарастало, открывая разум навстречу приятным, бодрящим мыслям, раскрепощало его и воодушевляло. И вот кульминация: что же это? Всего лишь утренняя корреспонденция. Газеты и письма. Сказать по правде, не слишком волнующее событие. Но в газетах иногда попадались весьма дельные статьи о женитьбе – статьи, которые предупреждали читателя, что мужчине не следует торопиться связывать себя узами брака, разумнее будет дождаться мудрости, которая, как известно, приходит с годами, когда тебе чуть за тридцать или даже ближе к сорока. Эти статьи, если читать их с умом, между строк, и делать акценты на нужных абзацах, подтверждали, что все в жизни Джимми Ринтула идет как должно и его карьера, без всяких усилий с его стороны, строится очень даже неплохо. Газеты, стало быть, для успокоения души – а письма для сюрпризов! И сегодняшним утром какое-нибудь интересное письмо будет особенно кстати. Оно отвлечет его мысли от заковыристого вопроса, не дававшего ему покоя вот уже несколько дней, – вопроса об отпуске, до которого оставалось всего две недели.

Не поехать ли снова в Суонник? Отчасти из-за того, что с возрастом Джимми не обзавелся новыми интересами, он весьма дорожил увлечениями детства, среди которых первое место занимало коллекционирование бабочек. Он был человеком достаточно замкнутым, однако с соревновательной жилкой, так что подобное хобби подходило ему как нельзя лучше. Но увы! Джимми не обладал безграничным терпением настоящего коллекционера, его совершенно не интересовали распространенные виды бабочек – все эти совки, лишайницы и белянки с их раздражающе многочисленными разновидностями. Его привлекали только большие, красивые и редкие экземпляры. Одно время он грезил парусниками, которые воплощали в себе все перечисленные выше качества. Он съездил в Суонник, раздобыл несколько бабочек, занялся их размножением, и в итоге у него образовался целый выводок отменных зеленых гусениц. Однако их количество обескураживало, и он задавался вопросом, что с ними делать, когда они выйдут из куколок. Оставить их всех себе? Хотя зачем ему столько одинаковых образцов? Раздать даром, продать, выпустить их на волю? Пусть размножаются и плодятся на радость прочим коллекционерам. Или убить почти всех и оставить лишь нескольких, чтобы его экземпляры не утратили коллекционной ценности?

Все эти вопросы тревожили его молодой, честолюбивый, совестливый ум. В конце концов он убил всех. Но при виде четырех застекленных досок с сорока одинаковыми насекомыми, наколотыми на булавки, он охладел к парусникам безвозвратно. Он честно пытался разжечь в себе новую страсть: бражник сосновый, голубая орденская лента, – но ничто внутри не откликалось, сердце не принимало замену, его страсть, подобно любой сильной страсти, была постоянной и неизменной, даже отгорев. Он по-прежнему ездил в Суонник каждый год – из упрямства, в силу привычки, из сентиментальных соображений, в надежде все-таки обрести прежний пыл, – но не испытывал былого эмоционального удовлетворения. С каждым разом оно все убывало и убывало. Скоро его не останется вовсе.

Однако вот она, его морилка, стоит на комоде (зачем-то) – стоит и безмолвно требует жертв. Почти безотчетно он вынул пробку и вдохнул пары, отдающие миндалем. Уютный, приятный запах. Он никогда не понимал, как такой запах может убивать и почему цианистый калий внесли в аптечный список ядов. Но именно в этот список его и внесли, и Джимми пришлось расписаться в ведомости у фармацевта. Теперь же, из-за смертоносности препарата, ему придется прервать одевание и опять вымыть руки. Через пару недель, подумал он, я буду мыть руки по дюжине раз в день.

На обеденном столе лежал большой конверт из голубой глянцевой бумаги. Джимми не узнал почерка отправителя, и почтовый штемпель даже при самом тщательном рассмотрении не прояснил ничего. Конверт был заклеен так прочно, что Джимми не смог оторвать клапан пальцем. Он вскрыл конверт ножом и прочел: