Ночные тайны

Ханггартнер шел рядом с ним энергичным, решительным шагом. До ресторана было совсем недалеко, и брать такси не было смысла. Сейчас писатель казался Хойкену взволнованным и импульсивным. «У Ханггартнера написано», — иногда говорил отец, подразумевая, что Вильгельм никогда не прекращал писать. Он был романистом и писал обо всем, что видел. Это означало, что он не выбирал тему и не знал отдыха, как лирик, который каждое наблюдение крутит так и эдак перед тем, как оно выйдет из-под его пера в виде стихотворных строчек. Однако постоянное внутреннее сочинительство сделало Ханггартнера беспокойным и раздраженным, особенно тогда, когда оно не выливалось в какое-нибудь произведение. История с инфарктом отца была настолько неординарной, что Вильям никак не мог определить ее тему, чтобы упрятать в один из ящиков своей обширной картотеки.

Вдруг он остановился. Хойкен не ожидал от этого ничего хорошего. Никогда нельзя было угадать, что последует за внезапной паузой.

— Я хочу кое-что узнать, Георг, и прямо сейчас, — сказал Ханггартнер решительно.

«Слишком рано для серьезных фраз, — подумал Хойкен. — Было бы лучше сначала угостить его хорошим глотком «Barbera». Тогда его упрямство растворится в пылу алкогольного блаженства».

— Давай отложим этот разговор, пока не придем к Клаудио, — ответил Георг, хотя давно уже понял, что не сможет удержать Ханггартнера. Если бы он попробовал это сделать, тот наверняка бы уперся. Охваченный духом противоречия, Ханггартнер мог перевернуть стол, изорвать меню, так что сейчас лучше дать ему свободу.

Они стояли сейчас прямо перед отелем «Hilton». Означало ли это, что Ханггартнер решил здесь расположиться? Может быть, поэтому он и остановился? Минна Цех говорила, что он ночует у своей сестры, в Дюссельдорфе. Конечно, о ее жизни он тоже написал роман. «Игра с двумя неизвестными» — так он назывался. Однако эта работа не имела большого успеха у читателей, хотя и рассказывала о тернистом пути бракоразводного процесса. Между прочим, его сестра давно уже подцепила другого мужа, якобы бразильца, имеющего дело с банковскими фондами.

— Скажи мне только одно, — произнес Ханггартнер так торжественно, как будто ожидал услышать важную новость. — Скажи мне, что ты сейчас чувствуешь, ты сам, лично. Вот что я хочу знать.

Хойкен не сразу понял, что означал этот вопрос. Ханггартнер задал его так значительно, словно хотел не просто узнать о его самочувствии. Сейчас Георг не мог увильнуть, он должен был сказать что-то такое, что могло бы произвести на Ханггартнера впечатление. Хойкен понял, что старый болтун хотел найти веский повод, чтобы уехать домой.

— Честно говоря, Вильгельм, — ответил Хойкен, — честно говоря и только между нами: я никогда не чувствовал себя таким сильным.

— Это я и хотел услышать, — сказал Ханггартнер и впервые улыбнулся. — Теперь я спокоен.

Раньше Хойкен долго не раздумывал, ему не стоило больших усилий сказать что-нибудь особенное и блеснуть умом. Однако отец не отличался красноречием и находчивостью, кроме того, писатели не любят, когда рядом с ними блистает кто-нибудь еще. Итак, он будет немногословен, он будет говорить кратко и веско, как претендент на трон. Пусть Вильгельм почувствует, что тяжелое состояние отца не выбило Хойкена из седла. Такая сила и решительность заставят Ханггартнера предположить, что Георг и три следующие программы осилит сам, без чьей-либо помощи, используя свою собственную энергию и освободившись от опеки отца. Это произведет впечатление и покажет Ханггартнеру, от кого в дальнейшем он будет зависеть. Прекрасные времена с отцом остались в прошлом, теперь наступили прекрасные времена с его сыном.

Не оглядываясь на Ханггартнера, Хойкен пошел дальше. В сущности, в своем ответе он не сильно соврал. Сегодня он открыл в себе силы, о которых до сих пор и не подозревал. Оказывается, нужно было случиться этому инфаркту, чтобы разбудить Хойкена и заставить его начать независимую жизнь. Но что будет, если сотрудничество с Ханггартнером не продолжится? Что, если Кристоф его опередит?

— Пойдем, Вильгельм, — сказал он через плечо почти сердито. — Давай обсудим дальнейшее у Клаудио. Я голоден как волк.

Не успели они войти в ресторан, как к ним тут же вышел старый Марини. В темных брюках и синей рубашке с закатанными рукавами и широким галстуком. На нем был большой, почти до пола, белый фартук. Перед своими клиентами Клаудио всегда появлялся, уплетая самый лучший кусок из своей кухни. Это сладострастие стоило ему жены, которая с некоторых пор жила отдельно.