Ночные трамваи

Они бежали с матерью, разбуженные соседями, и другие женщины бежали по булыжной мостовой, посреди которой стыло сверкали рельсы. Площадь перед проходными была оцеплена милицией и военными, а где-то там, в глубине заводского двора, еще полыхало пламя, а потом раздался тупой звон. Это трамваи, они разворачивались по кругу, и нельзя было разглядеть, что же там творится. Толпа стояла тесно, потом в ней завыли, заголосили, и мать тоже завыла. Почему пришли трамваи? Скорее всего, не было иного транспорта, а нужно было вывозить тех, кто погиб и был ранен той страшной ночью… Теперь уж трудно понять: все ли было на самом деле так или за полвека в памяти улеглось по-своему. Трамваи прорывались сквозь толпу и набирали скорость, скрежеща на рельсах, выбивая на стыках проводов фиолетовое пламя. Павел бежал и прыгал на решетчатые ступени, ухватясь за поручень. Дверей в вагоне не было, он ввалился в него и различил среди трупов белое лицо отца и его обгоревшие руки. А может быть, это лицо он видел позднее в гробу, который стоял в зале заводского клуба, их там много стояло, и худой человек в полувоенном френче припадочным визгливым голосом кричал, что карающий меч падет на головы диверсантов, отъявленных врагов народа, погубивших лучших людей завода. Око за око, зуб за зуб! Павел тогда впервые услышал эти слова, их шептали вокруг как заклинание. А потом потянулись огромной колонной, несли на руках гробы. И чеканился шаг на черной мостовой. Око за око, зуб за зуб…

В туманной дали послевоенных лет всплывал и зимний вечер. Они сидели друг против друга, пили водку, закусывали квашеной капустой и салом с черным хлебом и не только о войне вспоминали, но и о своих отцах, которых не стало в ту ночь, насыщенную электрическими разрядами. И Семен все время поглядывал на пивную фаянсовую кружку с металлической крышкой, что стояла на буфетной полке.

Странно, сколько всего забылось, а вот это помнится до сих пор.

Наверное, Павел Петрович встречал Новака и раньше, до коллегии, конечно же встречал, не мог не встретить. И его статьи читал, но то, что этот человек имеет отношение к его прошлому, обнаружилось случайно. Могло бы и не обнаружиться. И это бы ничего не меняло… Конечно, тот Новак, которого он знал в послевоенное время, был совсем другой человек, не похожий на нынешнего. Но ведь и Павел Петрович стал иным. И странно не то, что они встретились, а то, что Новак признал Павла Петровича, ведь и в его жизни было множество людей и среди них такие, что числились в его друзьях, но затем затерялись во времени и пространстве. Павел Петрович, однако, близким человеком Новаку считать себя не мог, но с той самой коллегии стал пристальней следить за делами профессора.

И все же он не поверил, когда Соня сказала:

— У твоей дочери роман с Семеном Карловичем.

— Со стариком? — ахнул он.

— Ему еще нет шестидесяти, — сказала Соня. — В наше время это не старость.

— Чушь какая-то!

— Для тебя чушь, а для меня трагедия. Вот лопнет ее брак с Бастионовым, что ты тогда запоешь?..

Бежевая папка лежала перед ним на столе, и постепенно выяснялось: в ней были не только документы, направленные против Бастионова, в ней тайно хранились невидимые страницы его собственной судьбы. Да, может быть, подлинная суть его жизни вовсе и не выражалась в его внешних поступках, а была сокрыта от других? Впрочем, подобное происходило и с окружающими. Люся, Новак, Бастионов… Разве он разгадал их?

Глава шестая

Они шли проселочной дорогой, пролегавшей через поле озимой пшеницы, она еще была зелена, но с золотистым налетом, колос был какой-то неуверенный, слабо покачивался на стебле. Дорога была пуста, в низинах на ней поблескивали лужи. Синяя даль неба покрылась редкими кучевыми облаками, они застыли в неподвижности и казались одинаковыми, с чуть сероватыми мохнатыми брюшками, а вершины облаков пронзительно светились белизной.

Павел Петрович и Нина миновали овражек, забитый пакетами из-под молока, консервными банками и прочим мусором, и за сосновым перелеском открылось небольшое озерцо с круглым, заросшим кустарником островком. Тропа вела к деревянным мосткам с пошатнувшимися перилами и скамье под ивой. Нина сбросила с себя легкий ситцевый халат, кинула его на скамью, солнце било по ее телу, высвечивая синие жилки на ногах и складки на талии, плечи обгорели. Нина картинно вскинула руки и, легко подпрыгнув, плюхнулась в воду, на мгновенье исчезла, потом показалась ее желтая шапочка.