Ночные журавли

«Холодцы» переспрашивали несколько раз и все больше таяли на солнце, потом уминались обратно в салон машины. Голое плечо дамы на переднем сиденье торчало отдельно – как зубок чеснока.

Водитель вяло кивал, не глядя на распадок, куда показывали ему. В глазах тягучая муть: опять те же горы и все та же сизая дымка чистейшего воздуха, что так нещадно скрадывает расстояния.

– Там смотрите, – предупредил Вася напоследок, – под горой болотина будет!

– Спасибо. – Дама с опаской потрогала свои запыленные волосы. Тонкие пальцы уткнулись в больной висок. – Болотины нам еще не хватало!..

Машина рванула с места, кутаясь в сизый привычный дым. А Вася пошел дальше.

13

Пройдя немного, остановился возле забора с плакатом: «Дом, баня, отдых».

Окликнула хозяйка усадьбы Зина – полная белолицая женщина с нездешне широким разрезом глаз и нездешне глубоким вырезом платья на груди:

– Чего там спрашивали?

– Дорогу. А ты клиентов высматриваешь?

– Ага, – ответила толстушка весело, не по-деревенски поспешно.

– Вон, лови! – кивнул Вася вслед машине.

Зина махнула рукой:

– И с ними морока, и без них – маета!..

Теперь в деревне многие заманивают туристов: во дворе – плитка, фонарики, ручеек камнями обложен! Домики – как скворечники.

– Вчера с одним клиентом до Семинского перевала каталась! – Зина показала на кургузый джип, стоящий в ограде.

– Сватал, что ли?

– Да подь ты! – засмеялась женщина, сводя ладони на груди розовым треугольником. – Мужик богатый, но квёлый. Третий раз у меня останавливается. А вчера вдруг говорит, поехали, мол, покажу чего-то! Думала, рядом. А он на весь день! Хоть бы платье хорошее одела!..

– Ну, вернул же?

– Что ты меня разглядываешь, как инвентарь какой-то?

– Да гляжу, не убыло ли где!..

– Что мне станется.

– А мужик чего?

– Всю дорогу важничал, про свою работу хвастал: и фабрики у него, и пароходы! А поговорить, вишь, не с кем! Аж укачало от нудятины… Приехала домой вся. – Она опять засмеялась, подбирая словцо по приличнее. – Вся… умотанная!

– Да, вижу, не вся!

Эти слова чем-то задели одинокое сердце Зины:

– Прокатилась, блин…

Чтобы не впадать в дальнейшее сочувствие, Вася потрогал рукой заборчик из досок, словно шрапнелью простреленный короедом. Покосившееся звено висело на одном большом гвозде:

– Поправить бы надо заборчик!

Зина всколыхнулась своим большим кувшинным телом:

– Тут у туристки давление поднялось! Дочка за фельдшером бегала.

Затем поглядела на забор и добавила:

– А чтобы меня раскочегарить, не такой мужик нужен!

В ограде перед домиками туристов светился проплешинами скошенный газон. Вася подумал про себя: куда они траву девают? Ведь не держат скотину.

– А у меня корова ушла с ночи, – шаркнул ладонью по гнилым доскам. И улыбнулся чуть виновато. – Тоже забор подвел!

Хозяйка корчмы засмеялась, чуть наклонившись вперед, еще сильней открывая на груди заманчивый вырез:

– Ты ж знаешь, мы без мужиков живем! Кого заманим – тот и работник!

Главой села Василия выбирали недавно, сманив из школы. Хотя жена и теща были против – доброму человеку трудно во власти. В каждом доме норовят стопку поднести! Да и спрашивают с хорошего человека с особым пристрастием: мол, не подведи, надеемся. На себя рукой махнули, а на него клин наладили.

Уже отойдя от Зины, услышал вдогонку:

– Тебя просить не будем, начальство побережем!

14

А еще в хорошем человеке всегда ищут червоточину. Взять хоть Машу Шустую, вот она на крыльце с бутылкой пива. Издали увидела, перегнулась через перила: иди, мол, похмелись! Знает, что вчера Вася с прорабом выпили перед баней.

Домик Маши покосился и сполз одним углом к речке. Многие алтайские семьи ставят аил в ограде, как летняя кухня у русских соседей. А у Маши только сарай, и тот похож на футбольные ворота.

Вася подошел к родственнице. Запутался ногами в густых зарослях полыни:

– Просил же тебя скосить возле забора!

– А ты своих коров привяжи тута. У вас их много! – Маша одернула зацепившуюся юбку.

– Фу ты…

Наступил ногой на бутылку в траве.

Но про корову говорить не стал. Потому что у него пять коров, а у Маши только куры. Да и тех весной взял цыплятами старший сын, и теперь они живут где придется: в собачьей будке, в дровах, под ржавым ковшом от трактора. Мальчик один знает все куриные схроны, сам достает из них яйца и продает туристам.

Вася оглядел неубранные тыквы, лежавшие яркими шарами по огородному склону:

– К вечеру снег пойдет.

– И пойдет, а мы не побежим! – затхлым прибоем качнулась пена в бутылке.

На крыльцо выплыл Саня, ее муж: маленький рыхлый мужик, с серебристой соломой в черных всклокоченных волосах. Выморщив тусклые глазки из влажных опухших век, он поспешно кивнул родственнику. Вернее, обрадовался случаю высказать все, что отсырело на душе:

– Михалыч! Как же так? – поглядел на затылок жены, но, не найдя поддержки, наддал в голосе: – Дали нам деляну?.. Да. Дали?

– Дали.

– А где?.. Где дали-то?

– Где?

– Аж за Сопливым логом!

Саня кивнул в сторону огорода, где сейчас возились его ребятишки:

– Мне как многодетному отцу дали!

Он подумал и уточнил горько: