Ночные журавли

Низенький домик ее стоял на берегу ручья, в густой листве сирени и яблонь. Рыжий мох на темной полосатой крыше придавал домику схожесть с колорадским жуком на картофельной ботве.

– Здорово, Кондратьевна! – Вася здоровался с тещей издали.

Сухонькая шустрая старушка стояла на крыльце под навесом из старого шифера, ставшего пегим от голубиного помета:

– Что, корова сбёгла? – остро глянула сквозь толстые очки в хлипкой оправе.

На плечах у нее сидел рыжий кот.

– Прыгай, гутарю! – тряхнула плечом. – Нет. Не хочет, барин, лапы марать!..

Вася потер ухо и сморщился:

– Налей грушовки. – Не любил он говорить с тещей на трезвую или больную голову.

– С утра уже?..

Скинув кота, старушка пошла в дом. Зятя не приглашала, мол, и так зайдет.

В доме привычный полумрак; Вася уселся на табурет возле маленького кухонного окна.

– Зажги свет-то.

– А тебе коголь усматривать?

Теща была экономной во всем; да и угощать не торопилась.

Тянула душу:

– Стопку, поди, и так различишь!

Вася опять потер ухо.

– Голову продуло, – поморщился он от запаха старого жилья, – токает что-то!

– А не ходи комачом!

Кондратьевна скрипнула дверцей шкафа:

– Возьми вот, натрись. Тройной одеколон!

Вася пожал плечами, вспомнив отцовский рецепт: скрутить воронкой промасленную бумагу, вставить в ухо и поджечь! Но чтобы не перечить теще, принял благодарно из жилистых рук флакон с замасленной этикеткой, пахнувший укропом и пижмой.

17

Тещин дом был доверху набит всяким старьем. Ржавые замки без дужки и без ключей. Чугунные утюги, словно броненосцы на рейде. Сломанный телевизор, в пыльном чреве которого все же тлели, как угольки, какие-то лампочки и мигали обморочные пятна на экране. Под кроватью лежали проржавевшие дырявые кастрюли, похожие на шлемы тевтонских рыцарей из-за оторванных крученых ручек. На тумбочке стояли магазинные весы с красными уточками, клевавшие носами порознь. А рядом с ними выстроились по росту, с изящным блеском, металлические гирьки.

Всю жизнь она работала продавцом в магазине. Никого не обманула, а вот личного счастья отвесить – не сыскалось даже малой гирьки!

Теща с жалостью глядела на одеколон, смотри, мол, не выпей:

– Снег вот-вот лягет, а стожок из дальнего лога так и не вывезли!

– Коня вот одолжу на ферме, так и вывезем, – привычно оправдывался зять.

– А ты и рад с утра к стопке!

Тещин голос, как недолгое похмелье, погудит и отпустит.

Кондратьевна нацедила банку розовой настойки. Поставила два стаканчика.

Тоже душа озябла:

– Не подкатывайся! Кажный раз на коня валишь… Ты начальник или хто? Возьми трактор!

– Вот ведь как, – попытался угодить ей зять, выпив угощение, – груша кислая, а винцо сладенькое!

– Ее резать надо и сушить, – охотно подсказала теща, – тада она вкус набирает.

Она тоже выпила через сжатые губы. Повеселела, чуть поправив на голове старый мохеровый берет.

– Жениха-то, поди, хорошим винцом угощала? – намекнул Вася на недавнее сватовство.

Из соседней деревни приезжал к ней свататься один дедок. Они, оказывается, в юности знавались.

Теща засмеялась, склонив немного голову, будто виноватая в чем-то, но и довольная тем:

– Жених-то молодой! – Как сушеные груши, зарделись щеки. – Да пахнет от него старьем!..

– Уж ты учуяла, – засомневался зять, украдкой оглядывая залежи жуткого хлама.

– От меня тож не сиропом, – согласилась теща.

Но гнула свое:

– Неуклюжий какой-то стал! Пошел по избе, взбуровил все мои половички!

– Что уж, еле ходит?

Она встрепенулась:

– Я-то, как ласточка, летаю в своей пещерке… А от него синильной кислотой воняет!

Чем воняло у тещи, Вася говорить не стал.

– Значит, не понравился жених! – запустил разговор по второму кругу.

– Да верно гутарят: кто на старости переедет на другое место, долго не проживет!

Она помолчала скорбно, мол, одной тоже трудно. Но опять улыбнулась, вспоминая сватовство:

– В подарок привез две конфетки! Сухие такие… с каменного веку, наверно! Я их таджикам отдала.

За огородом, под навесом, дымился костер. Рабочие-строители варили обед и громко смеялись молодыми сильными голосами.

– Вижу, картошки дала им, прошлогодней! – подивился Вася тещиной доброте.

Старушка нахмурилась:

– Ох и надоели они мне! Галдят уж больно! До чего ж болтливы, у нас бабы у колодца не такие говорливые!

– Зато и деньги получаешь с них, – потянулся зять к розовой банке.

– Копила-копила, – подставила теща и свою стопку. – А помру, так ты даже выкидывать ничего не станешь! Сравняешь бульдозером, как мусорную кучу!

Сквозь толстые мутные линзы проступили с какой-то мгновенной ясностью ее голубые сметливые глаза.

Вася махнул рукой:

– Да живи ты!.. Кто ж на зароде стоять-то будет?

Кондратьевна выпила; засмеялась хрупким девичьим смехом:

– Жених-то, как дрова мои увидел, так и говорит: мол, заберем их! Значит, дело, остальное все бросим!..

Вася обнял ее, чувствуя, как вздрагивают худенькие плечи под старой кофтой, пахнущей змеиным ядом:

– Нечего! Не отдадим тебя…

– А мне и семидесяти еще нет! – отпихивалась теща. – Что ты меня в древнухи-то записал?

– Тьфу ты черт! – Вася покрутил в руке пустой стаканчик. – Опять не угодил.

18