Ночные журавли

Всю деревню накрыла туманная дымка. В воздухе размякла теплая травянистая сырость, пришедшая с поймы реки; жители ближних домов носили воду из родника, не выбирая грязь на тропинках: мол, баня все смоет!

За студентами увязался пес Родар, тот самый, что встречал их у калитки. Свое прозвище он получил оттого, что кидался на все быстро несущиеся по дороге машины.

– Как асфальт положили, так и начали лихачить! – сказал Паша с гордостью за свою улицу.

Пес нырял наперерез очередной машине, норовя ухватиться зубами за бампер или зеркало. Если водитель сбрасывал скорость – Родар пропускал его, теряя интерес и уже выслеживая вдали следующего нарушителя. А друзья давили в себе смех, отворачиваясь от водителя, чтобы не заподозрил, будто это они науськивают собаку.

В сельском магазине было все: от карамели до лодочного мотора. На полке для сумок прилепились два мальчика лет трех и, цепко держась за прилавок, разглядывали конфетные россыпи в узких ящичках. Пока их папаша покупал пиво в желтый бидончик с деревянной ручкой.

Продавец – миловидная алтайка с рыжими волосами, – временами отрывалась от пены и следила за детьми:

– Ну, выбрали? А то мы папке сдачу не дадим, пока конфет не купит! – У нее был певучий голос.

Выходя из магазина, студенты встретили верткого парня, лет тридцати. Видимо, в юности он был красив, но как-то быстро сдулся и теперь вялым лицом стал похож на клеклый оладушек.

Водитель из редакции местной газеты, звали Валерой.

– Приехал? – Блеклый красавец посмотрел на полные банки с пивом.

– Ага, – кивнул ему Паша. – Угостишься?

– Брата своего… видел?

– Нет еще. – Паша задумался, будто перебирая в памяти весь свой день. – Придет, поди, к бане.

– Если отпустит… жена, – с усмешкой цедил Валера.

Пашу это задело, он поставил банки в траву:

– А ты свою жену здесь пасешь?

– У нее завтра смена. – Валера округлил голубые глаза с большими зрачками.

– Может, кого другого встретит! – произнес Паша с какой-то задиристой интонацией.

– Да пускай! – не расстроился муж.

Сереже показалось, что ему привычны были намеки о жене. Красавчик засмеялся и легонько толкнул Пашу в плечо:

– Я к ней на улице… и не подхожу.

У него оказалась странная привычка медленно разжевывать начало фразы, а потом быстро сплевывать ее окончание собеседнику под ноги.

– А ты вообще ей не подходишь! – нашелся Паша.

Валера опять округлил глаза. Буквально, таращил, раскрывая голубые «нули», но совершенно не мог прищуривать их с обидой или презрением. Это вызывало симпатию.

– Да, есть такое, – неожиданно согласился.

Паша улыбнулся на его откровенность.

Валера засунул руки в карманы пиджака, оттянув полы так, что на спине разошлись края, как ласточкин хвост:

– Только моя жена никого не разлучала! Как мать с сыном, например! Через плетень-то видно…

Вот она струна поверх оград. Если мать с невесткой не дружат, то по всему селу идет напасть, как колорадский жук по картошке.

Паша поднял банки:

– Серега, идем.

– Мне домой позвонить надо, что доехал.

– Завтра, – удержал его Паша и понизил голос: – Заодно увидишь первую нашу красавицу!

И опять показалось, что Валера был доволен этим упоминанием о своей жене.

Он вдруг предложил:

– Знаешь что, Пашка, приходи ко мне завтра. Цветной телик посмотришь!

– Я на тебя посмотрел – тоже кино!

– А ты начальником будешь… похлеще брата!

Паша протянул руку:

– Привет телевизору!

– Передам завтра!

Блеклый красавец и Сереже пожал ладонь, пытливо заглядывая в глаза: мол, ты такой же ушлый? На что студент добродушно улыбнулся: посмотрим, коль доведется!

По дороге пес Родар опять стопорил машины, а Сережа вспоминал разговор о телефонистке. Вернее сказать: импровизировал на тему загадочной женщины. Видимо, бывают особые красавицы, – увлекал себя в предчувствии новой влюбленности, – о которых хочется говорить, потому что они непонятны. Они должны жить как-то иначе, в другой обстановке. Сережа оглядывался на улице, будто, случайно встретив телефонистку, мог не узнать ее!

5

В бане свет не зажигали.

По закопченным бревнам, потолку и доскам полка видно было, что пот тружеников оставило здесь не одно поколение Пашиной родни.

Отец Петр Степанович натягивал глубже войлочную шапку, а Паша понадеялся на свои густые длинные волосы.

Охаживаясь вениками, они давили в себе утробный стон, выпуская его понемногу бодрящим хрипом – когда терпеть жар становилось невмоготу. Сереже казалось, что сонм распаренных предков помогал им: кряхтел влажным эхом в сырых темных углах.

– Еще поддай. – Отец громко втягивал ноздрями горячий воздух, с крепкой мужицкой оттяжкой.

Волосы у Паши накалились и вздыбились, как сухая солома. Он соскользнул с полка и намочил водой макушку; потом добыл кипяток, стуча ковшиком о железные края печки:

– Готовы?

– Давай! – Петр Степанович укладывал веник на колени.

Сын метал воду на камни и рывком взлетал на полок, отодвигаясь подальше от отца. И опять они хлестались без удержу, цедя сквозь зубы похвалу бане, а Сережа терпеливо гнул шею и отгонял новым веником от себя лишний жар.

После бани втроем сидели на лавочке, дожидаясь хозяйки; пили пиво и закусывали сушеной воблой.