"№Фантастика 2024-162". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

…Помещение было маленьким, стены выкрашены голубой краской, потолок давно небелен, пол истоптанный, грязный. На простой железной кровати под тонкой простыней лежит и смотрит прямо перед собой арестованный – сильно постаревший, осунувшийся мужчина, потрёпанный жизнью. Многодневная щетина, безумное лицо; пустые блёклые глаза устремлены в пространство. Если верить местным следователям, вчера этот человек возвратился домой поздно, грязный, будто долго бродил пешком, но абсолютно трезвый. В порыве немотивированной ярости он избил супругу, изнасиловал семнадцатилетнюю дочь. Просто так, без поводов и практически даже без слов. Связанный прибежавшими на шум соседями, задержанный лишился чувств – а придя в себя, заявил, что ничего не помнит. Потрясённый злодейством участковый вывалил на него все обвинения – Марин не сознаётся, продолжает говорить об амнезии, впал в меланхолию, стал апатичен и тих.

Гермиона и Генри вошли в комнату вместе с участковым Дмитрием Сергеевичем (петрозаводские следователи сразу невзлюбили «высокое начальство» и сопровождать их не стали). Участковый окликнул Марина, но тот не повернул головы.

– Если можно, мы поговорим с ним наедине, – попросила Гермиона. – Это не запрещено?

– Ой, что вы, Ева Бенедиктовна. Может, у вас там, в Ленинграде, и запрещено. А у нас – говорите, сколько душе угодно. Только он не отвечает ничего, думаю, он и правда умом тронулся. Совершить такое... Ох, горе…

– Вы нас оставите, Дмитрий Сергеевич? – вежливо уточнил Генри. – Если можно.

– Да-да, конечно, Герман Фёдорович! – Добродушный участковый засеменил к двери. – Я пока самовар поставлю, да чаю заварю. Потолкуем с вами о местных бедах. Спиртного не предлагаю, – понимающе оглянулся он на беременную Гермиону, – разве что нам с вами, за знакомство.

– С удовольствием, только чуть позже, – кивнул Генри. – Мы к вам спустимся. Я его запру, не переживайте.

– А его и запирать-то необязательно. Совсем мужик пропал, – вздохнул Дмитрий Сергеевич и вышел, протянув всё же Генри связку ключей. – Я внизу, во второй комнате, – добавил он из коридора. – Белая дверь, слева.

Краем уха слушая их разговор, Гермиона осторожно подошла к кровати. Подозреваемый поднял на неё взгляд тусклых глаз и вновь безучастно уставился в пространство.

– Мистер Марин, – осторожно позвала Гермиона. – Вы меня слышите? Меня зовут Ева Измайлова, я следователь, хочу вам помочь. Поговорите со мной.

– Я ничего не помню, – проговорил Марин, не поднимая глаз. – Ничего не помню. Я пытаюсь вспомнить. Они говорят… Говорят, что я… мою Ангелину… Я ничего не помню, ничего не помню… Они говорят ужасные вещи!..

– Расскажите мне всё, мистер Марин.

Он неуверенно сел на постели, подтянув худые, накрытые простынёй ноги к подбородку и обхватив их руками. Марин всё ещё не смотрел на посетителей, его глаза были устремлены вперёд.

– Я чинил проводку, весь день провозился в этом монастыре. Там ужас что с проводкой, – он начал слегка раскачиваться. – Ничего не помню. Как пятно. Красное пятно. Пустота. Я не помню… чинил… в храмине… Потом – вдруг я тут. Тело ломит… Синяки… а они… они говорят, говорят…

– Мистер Марин, я хочу вам помочь, – ласково повторила Гермиона. – Постарайтесь вспомнить. Я сориентирую вас. Посмотрите на меня, пожалуйста, – попросила она, доставая палочку. – Повернитесь сюда. Вот так. Смотрите мне в глаза, мистер Марин. И попытайтесь вспомнить вчерашний день. Вы приехали в монастырь, стали заниматься починкой… Смотрите на меня, не отворачивайтесь. Вот так. Легилименс!

На секунду Гермиону ослепил яркий свет, и вот она уже видит перед собой что-то странное. Какие-то узлы, разноцветные связки… Провода! Гермиона злится. Нет, это злится не Гермиона. Злится Пётр Марин, электрик. Он разбирается с полетевшей проводкой старой церквушки. Немного пахнет палёной пластмассой. Чёрт-те что с этой проводкой, тут всё менять к бесу нужно! Погорят монахи.

Пётр слезает с церковной скамьи, которую подтянул к щитку, и сплёвывает на пол. Он в храмине, его вызвали сегодня утром – уже два часа дня. Пётр задумчиво смотрит на щиток, потом вздыхает, стыдливо размазывает свой плевок подошвой ботинка по каменным плитам, поворачивается к ближайшей иконе, крестится.

– Господи, прости, – говорит он.

Нагибается к своему чемоданчику с инструментами, берёт сигареты, выходит через боковую дверь в монастырский сад. Садится на деревянную ступеньку, закуривает.

Перед ним – монастырское кладбище. Большое, ухоженное. Очень жарко, жара стоит, как в августе – а ведь только конец весны, и погода была прохладная. Пётр думает о том, как заменить проводку – ведь нужно долбить стены церквушки, и чёрт его знает, где там проходят узлы…

В спину дует холодный ветер. Быстрым порывом. Ледяной порыв, как из склепа. Ещё и запах сырой земли неожиданно ударяет в нос электрика. Он замирает от внезапно накатившего ужаса и медленно поворачивается.