Лёшка пытался предложить отвезти её на машине, но Гермиона пресекла все его возражения, требуя в своё распоряжение Артемиду. Парню же она сообщила, что Герман Фёдорович заболел и спит, и что трогать его не нужно, даже если, не дай бог, произойдёт очередное преступление. Впрочем, она собиралась вернуться очень быстро – хотя и не объясняла, куда намеривалась скакать.
Собственно, она и сама не знала этого. Ведьма чётко понимала только то, что блокирующие чары не могут иметь широкого радиуса.
– А вы что, так и поедете, Ева Бенедиктовна? – осторожно спросил Лёша, выводя лошадь во двор.
Гермиона с запозданием поняла, что впопыхах позабыла переодеться – она же нарядилась для посещения магического мира! То-то деревенские жители провожали гражданку следователя такими взглядами… Впрочем, переоблачаться не было времени. Открытое сверху платье расходилось широким клёшем до пят, мантия тоже была свободной: не самый удобный жокейский костюм, но пережить можно. Гермиона, правда, секунду помялась, но всё же передумала возвращаться домой.
– Давай, Лёш, подсади меня, – отмахнулась она от замечания. – Никто не увидит. Сойдёт.
Оседлав с Лёшкиной помощью услужливую гнедую Артемиду, Гермиона, как и обещала, шагом поехала в сторону шоссе.
Не выбираясь на асфальтированную дорогу, ведьма накинула поводья на крепкую ветку и опять попыталась трансгрессировать – всё так же безрезультатно.
По шоссе она ехала уже не шагом, а лёгкой рысью. Десять минут, пятнадцать. Осадив Артемиду, Гермиона свела её с дороги, привязала к дереву, похлопала по спине и… Не смогла никуда исчезнуть.
Это было совершенно, принципиально
Дрожащими от волнения пальцами, Гермиона отвязала лошадь, выбралась на дорогу и галопом поскакала вперёд.
Ни через десять, ни через двадцать минут, ни через полчаса её попытки трансгрессировать не увенчались успехом. Ведьма с трудом представляла, насколько далеко она уже от Васильковки.
И тут внезапно ей стало жутко. Пустынная трасса, с двух сторон окружённая безмолвным лесом, начавшая уставать лошадь и неведомый враг, способный на такое невероятное колдовство. А Генри, ослабленный этим дурацким недомоганием, остался там один – и добраться до него быстро у неё, Гермионы, нет никакой возможности.
Ведьма развернула лошадь и во всю прыть помчалась обратно в Васильковку.
От долгого карьера(1) стало сводить живот. «Потерпи, Энни, потерпи, малыш», – шептала Гермиона, закусывая губу. Зачем, зачем она так далеко заехала? Может, эти чары не на местности, а на них с Генри. Нет, бред: а портал? А почтовые заклинания?
Ребёнок явно был возмущён столь халатным к себе отношением. Глаза слезились от режущей боли, но Гермиона не сбавляла скорости. Грудь неприятно жёг серебряный кулон.
__________________________________________
1) Самый быстрый аллюр, ускоренный галоп, скачка.
__________________________________________
Через час она влетела в деревню, распугав кур на главной васильковской дороге, и соскочила с лошади в саду Петушиных.
– Ева Бенедиктовна, что стряслось? – охнул Гришка, вытаращив глаза.
– Герман Фёдорович в доме? – быстро спросила Гермиона. – Ничего не случилось?
– Н-ничего, Герман Фёдорович болеют – так Алексей сказал.
– Хорошо. Гриш, отведи Артемиду Лёшке в участок, пожалуйста. Только напои её.
– Будет сделано. Вы обедать-то будете?
– Нет. Я к мужу пойду.
Не без замирания сердца входила Гермиона в снимаемые у Петушиных комнаты. Она почувствовала настоящее физическое облегчение, когда увидела Генри – бледного, покрытого испариной, с глубокими синяками под глазами: но живого и невредимого.
– Ну что? – облизывая пересохшие губы, спросил он, поднимаясь на подушках. Выглядел её супруг, надо отметить, прескверно.
Гермиона отрицательно покачала головой.
– Я не могу объяснить этого, – сказала она. – Я уехала на много миль по шоссе. Очень, очень далеко – и ничего.
– Плохо, – лихорадочно выдохнул он, поблёскивая слезящимися глазами, и опять облизал губы.
Гермиона огляделась – в комнате царил бедлам. Два разобранных чемодана лежали один на полу, другой на столе, поверх бумаг и папок. Рядом стояли несколько флаконов и склянок. На полу, около дивана, на котором лежал Генри, стопкой высились старые, потрёпанные книги. Одна, открытая, валялась у него в ногах.
Гермиона оглядела всё это быстрым, блуждающим взглядом и опять посмотрела на Генри. Он ещё больше побледнел с утра, на лбу блестели крупные капельки пота, руки, сжимающие край простыни, заметно подрагивали.
– Кадмина, ты только не волнуйся, – помолчав, сказал её муж. Его голос звучал низко, немножко хрипловато. Гермиона почувствовала боль в животе и ощутимый укол в области сердца.
– Что случилось? – быстро спросила ведьма, делая шаг вперёд.
– Не переживай, пожалуйста, – повторил Генри, ещё больше её распаляя. – Ты, главное, только не переживай, но… Мне кажется, у меня не простуда.
– А что же?
– Симптомы похожи на отравление, – осторожно сказал он, внимательно следя за реакцией супруги.