Ноги из глины

– Ладно, – сказал он. – Завтра… Ты, Моркоу, обойди городских големов. Если они что-то замышляют, я хочу знать, что именно. А ты, Задранец… обыщи как следует дом священника, вдруг найдешь еще мышьяк. Хотел бы я верить, что тебе это удастся.

Ангва вызвалась проводить Шельму домой. Гномка удивилась, что никто этому не воспротивился. Ведь Ангве потом придется возвращаться к себе в одиночку!

– Тебе не страшно? – спросила Шельма, пока они пробирались сквозь влажные клубы тумана.

– Не-а.

– Но ведь в тумане наверняка скрываются воры и бандиты. А ты говорила, что живешь в Тенях.

– Да, верно. Но меня в последнее время никто не беспокоит.

– Может, формы боятся?

– Не исключено, – сказала Ангва.

– Неужели они научились уважать закон!

– Может, и так.

– М-м-м… прости, что я спрашиваю… но вы с капитаном Моркоу…

Ангва вежливо ждала, пока она закончит фразу.

– Э-э-э…

– Да, – смилостивилась Ангва. – Мы э-э-э. Но я снимаю комнату у госпожи Торт, потому что в таком городе очень важно иметь собственный уголок. – «И понимающую хозяйку, которая учитывает потребности своих постояльцев, – добавила она про себя. – Например, прикручивает к дверям такие ручки, какие легко открыть лапой, и в лунные ночи оставляет открытым окно». – Нужно место, где можно побыть самой собой. Ну и вообще, в штаб-квартире воняет носками.

– Я живу у своего дяди Рукохвата, – сказала Шельма. – Так себе местечко. Все вечно горное дело обсуждают.

– А ты нет?

– Да там и обсуждать особо нечего. «Кто мы? Гномы! В шахте как дома!» – пропела она. – А потом переходят на золото, и, честное слово, это совсем не такая захватывающая тема, как может показаться.

– Я думала, гномы любят золото, – сказала Ангва.

– Они просто так говорят, чтобы затащить его в постель.

– Ты вообще уверена, что ты гномка? Прости, прости, глупая шутка.

– Есть же куда более интересные темы. Прически. Наряды. Люди.

– О боги. Тебе не хватает девчачьих разговоров?

– Не знаю, я же никогда их не вела, – сказала Шельма. – У гномов все разговоры – гномьи.

– В Страже та же история, – призналась Ангва. – Можешь быть какого угодно пола при условии, что ведешь себя по-мужски. В Страже нет мужчин и женщин – только свои парни. Ты скоро привыкнешь. В основном все рассказывают, сколько они вчера выпили, чем закусили и где их стошнило. Никто не видит дальше своего… носа. Но освоиться можно. Да, и будь готова к сальным шуточкам.

Шельма покраснела.

– Правда, их я уже давно не слышала, – добавила Ангва.

– Почему? Ты пожаловалась Ваймсу?

– Нет, просто после того, как я присоединилась к Страже, они как-то сошли на нет. Я и сама пробовала шутить – но никто не смеялся! Даже когда я показывала неприличные жесты! По-моему, это нечестно. Жесты у меня были огого!

– Кажется, мне и здесь не найдется места, – вздохнула Шельма. – Я как будто… везде чужая.

Ангва посмотрела на маленькую фигурку, которая семенила рядом с ней. Знакомые мысли. Свой уголок нужен всем, не только Ангве, и порой такой уголок можно найти только у себя в голове. К тому же ей на удивление нравилась Шельма. Может, из-за своей серьезности. Или из-за того, что она была единственной, не считая Моркоу, кто разговаривал с Ангвой без тени испуга. Все потому, что она не знала. Ангва дорожила этим незнанием и хотела его сохранить, но помимо этого, она видела, что Шельме пора что-то менять в жизни.

– Мы как раз идем мимо улицы Вязов, – осторожно сказала она. – Заскочишь ко мне на минутку? Я бы с тобой кое-чем поделилась…

«Мне это все равно не пригодится, – сказала она себе. – Когда я отсюда сбегу, мне вряд ли удастся много взять с собой».

Констебль Водослей смотрел в туман. Смотреть он умел отлично – почти так же хорошо, как сидеть на одном месте. А еще он был настоящим мастером в том, чтобы не издавать ни звука. Молчаливость была среди его самых сильных качеств. Когда дело доходило до ничегонеделанья, его тоже было трудно превзойти. Но способность замирать и не шевелиться оставалась его главным достоинством. Если бы его позвали на мировое первенство по неподвижности, он бы даже не шелохнулся.

Теперь он сидел, подперев голову руками, и смотрел в туман.

Белая пелена укутала весь город, и отсюда, с высоты шестого этажа, могло показаться, что внизу плещется холодное море, залитое лунным светом. То тут, то там из этого моря высовывались башни и шпили, но все звуки были приглушены и едва доносились до верха. Полночь пришла и ушла.

Констебль Водослей смотрел в туман и думал о голубях.

У констебля Водослея было довольно мало жизненных стремлений, и почти все они касались голубей.

Несколько человек ковыляли – а один даже катился – сквозь туман, как Четыре Всадника какого-то местечкового Апокалипсиса. У одного на голове сидела утка, и, поскольку за вычетом это удивительной особенности он был почти в здравом уме, его прозвали Человеком-Уткой. Другой, который беспрестанно кашлял и отплевывался, был известен как Генри-Гроб. Третьего, безногого мужчину на маленькой тележке, без всякой видимой причины называли Арнольдом Косым. А четвертого звали Старикашка Рон, и он повсюду носил свой Запах.