– Хорошо, – он немного помолчал подбирая слова, а может быть тон, с каким продолжать беседу и вдруг я с удивлением поняла, что эта ситуация его тяготит. На красивом лице, на миг, проявилась тень мучительного стыда.
– Во-первых, я хочу принести извинения, за ту безобразную сцену, – наконец последовало объяснение его прихода.
Я опустила взгляд. В памяти всплыли отвратительные картины происходящего еще несколько часов назад в номере его племянника.
– Мне пришлось рассказать обо всем брату. Он очень расстроен и огорчен поведением сына и просил, – в его руках появился пухлый бумажник, – компенсировать моральный вред причиненный вам.
– Знаете, что! – меня разобрала злость, – катитесь вы, и вся ваша семейка, к черту! И если вы боитесь, что я расскажу обо всем своему руководству или еще кому-то, и подмочу чью-то идеальную репутацию, то можете быть спокойны. Вы привыкли, что все можно измерять деньгами? Ошибаетесь!
Его лицо окаменело. Бумажник исчез из рук, будто и не было.
– Вы все неправильно поняли, Белла Аркадьевна.
– Да вы что! Какая я несообразительная, глупая баба. А что вы вообще со мной считаетесь? Кто я? Отбывающая наказание зэчка!
– Зачем так? – он растерялся от моих обвинений. – Это не имеет никакого значения.
– Имеет! Уходите! Я не хочу иметь ни с вами, ни с вашим племянником ничего общего. Не удивлюсь, если это вы подстроили ту встречу в номере.
– Я не знал, что такое произойдет!
– Ах, вот как!
– Да, признаю, мне было это важно – ваша встреча с Матвеем.
Признание было неожиданным, и теперь уже я растерялась. Злость сменилась непониманием и недоумением: к чему он ведет? А потом, я не могла подобрать слов, чтобы описать нахлынувшие, после осмысления сказанного им признания, чувства. В голову лезли хлесткие оскорбления, но я смогла себя удержать и не унизиться, опустившись до уровня Люси-Милы.
Он все прочел на моем лице:
– Белла, я объясню! – в его голосе засквозило отчаяние. Он попытался приблизиться, но в тот момент, я ничего не желала понимать.
– Дверь открыта, – ледяной тон погасил зародившуюся в его глазах надежду.
– Прощайте, – он больше не стал настаивать ни на чем. Но в дверях обернулся, снова достал бумажник, в руках появилась прямоугольная карточка.
– Я все же считаю отдать долг вашей добродетели, – голос его звучал уже холодно. – Это, – он положил карточку на полку для обуви, – если когда-то вам понадобится моя помощь.
Щелкнул замок. Я сидела еще какое-то время, в тишине, переваривая происходящее за последнее время со мной, и ругала себя за ту мимолетную страсть, которая привела к подобному итогу моих отношений с Матвеем Червонным. И еще этот Золотов! Ему-то что надо от меня? Да, кажется он был сегодня искренен и честно говорил, что вся эта ситуация ему не приятна. Но я уже не могла верить никому из этой семьи.
Маленькая карточка, лежащая на полке, рядом с парадно-выходными, черного лака туфлями, любопытно маня, белела прямоугольником. Я взяла ее в руки. Золотым тиснением на бумаге красовался образ Фемиды с завязанными глазами и весами в руках. Я прочла:
Золотов Матвей Васильевич. И ниже:
«Золотов и К◦».
Прилагался так же московский адрес, телефон и e-mail. – Еще один адвокат, – хмыкнула я. Похоже, это у них семейный бизнес.
***
Золотовы уезжали по отдельности. Прошлую смену я пропустила, притворяться больной было бессмысленно, да и неудобно перед сменщицей, поэтому мне пришлось наблюдать их отъезд. Евгений Васильевич, обычно веселый и добродушный, пряча от меня взгляд, хмурился. Мася, с каменным лицом, шествовала рядом. Люда-Мила, в темных очках, не поднимая головы, и не сказав слов прощания, сразу за ними проскользнула к выходу. Я увидела у подъезда такси. Девушка скрылась в его утробе, предпочтя заднее сидение.
Минут через десять в холле появился Матвей Золотов. Рядом с ним шла Линда. Эти двое остановились недалеко от выхода, продолжая о чем-то говорить. Мне не было слышно, в это время в холле находилось еще несколько человек. Наконец, они видимо стали прощаться. Линда взяла руку мужчины и посмотрела в его лицо преданным и обожающим взглядом. Он как-то красиво и ненавязчиво выкрутил свою ладонь и прикоснулся губами к ее руке. И, словно почувствовав на себе взгляд, чуть повернул голову и посмотрел в мою сторону. Стыдясь, что так нагло их рассматривала, я опустила ресницы.
Моя надежда, что Матвей Червонный уже уехал, не оправдалась. Из всей компании он покидал гостевой дом последним. Я хотела, чтобы он просто прошел мимо, скрылся за дверью, и исчез из моей жизни уже навсегда, но не тут-то было: мужчина направился прямо ко мне. Выражение его лица ничего не отражало, а вот во мне поднялась горячая волна из смеси презрения и возмущения.
Было понятно, что здесь, на виду у всех, да еще под камерами, он не посмеет тронуть меня. Но толика страха кольнула сердце. Он все понял. В его глазах промелькнула досада, но чем она была вызвана, моей реакцией на его появление или чем-то другим, было не ясно.