Ногти (сборник)

— Вера, с раннего детства мне привили мечтательную нежность, отважность и французский язык. Офицерская осанка выработалась с годами… Вера, у вас удивительная фамилия — Правда.

Она рассмеялась:

— Ужасно глупая фамилия. Вы только вслушайтесь: Вера Правда!

— Повышенная, но совершенно неупорядоченная темпераментность народов Кавказа выплескивается в зажигательных танцах с кинжалами…

— Тише, штабс-капитану дурно.

Мохнатые миниатюрные существа плясали бесовские танцы и уморительно гримасничали.

— У дороги!

— Судороги!

— Дороги!

Глубинин палил из нагана по уродцам.

— Кто-нибудь! Заберите у него револьвер!

— Все в дыму, война в Крыму, — тучей нависал бригадный генерал, — по поводу рапорта сообщаю, что полностью разделяю вашу точку зрения и опускаю вас до уровня ближайшего прапорщика!

По небу плыл черкес с овцой на плечах.

Глубинин жалко улыбнулся:

— Я так боюсь выглядеть при вас дикарем, Аделаида!

— Не бойтесь, только помните: Владикавказ умыт лермонтовскими слезами.

Глубинин почувствовал укол ревности.

— И что сказал вам наш молодой гений?

— Он медиум.

— Глупости.

— Вы насквозь проникнуты отрицанием. Молчите и повторяйте: аллос — сфера окружающего влияния, сома — суть телесное восприятие, аутос — опыт и впечатления странствующей в мирах души…

— С размахом бредит его благородие…

— Образованный…

На высоте лихорадочного возбуждения явился льстивый муж Елены Викторовны.

— В одних, прошу заметить, носочках-с! — Он ударился оземь и обернулся Необутовым. Под гармошечный шквал мертвый ротмистр сипло выводил: — А проституточка! На четверенечках! — Мышцы его лица судорожно сокращались. — Глубинин, я еще найду пути расширения потомства!

— Установите пулеметы!

— Штабс-капитана в укрытие!

Воздушные волны укачивали Глубинина. Мерещился древний собор с остатками крепостной стены и огрызок сторожевой башни.

3

Дряблый голос у костра тянул бесконечную нищую жалобу:

— С дядей трудился, в город ездили, но больше в деревне, брат, значит, старший женился, мать говорит: «Ну, уж хочешь — как хочешь, а землю-то бросай, чтоб хозяйство единоличное», — а я домочек выстроил, и больно жалко продавать его, который выстроил… Очнулся, ваше благородие? — Говорящий водоворотил ложкой в котелке.

За спиной Глубинина прохрустели шаги.

— А, вы уже поднялись… Очень рад, — человек присел. — Поручик Абазьев.

— Штабс-капитан Глубинин. Кому я могу доложить о себе?

— Не стоит беспокойства, — Абазьев манерно улыбнулся. — Мы не армия, а так… Каждой твари по паре…

— Не понимаю… Где я нахожусь?

— В Дарьяльском ущелье. — Абазьев согнал с лица паучьи тени. — Не хотите ли каши?

— Что происходит? — спросил Глубинин.

— Ничего. Медленное умирание.

— Не вы, так я скажу! — вмешался солдат с котелком. — Все он! Салман-басурман! У-у, дурак немой!

— Прохор, заткнись! — вспылил Абазьев.

— Думали в Грузию, — со слезой не унимался Прохор, — а теперь одна дорога — в царствие небесное!

— Вот в чем дело, — Абазьев лениво ворошил угли, — мы у Кисловодска разделились, наша группа решила в Тифлис, и угораздило наскочить на отряд штыков в двести. Взяли проводника, из местных, пастуха. Он нас сюда и завел. Тут раньше тропа была, а после обвала нет больше тропы. Словом, внизу стерегут с пулеметами, сбоку Терек, с другого боку отвесная скала.

— Которое сегодня число? — спросил Глубинин.

— Восьмое марта — две недели как мы вас подобрали…

— Благодарю… Извините, ваша фамилия?..

— Астазьев. Поручик Астазьев.

— Кому я могу доложить о себе?

— Не стоит беспокойства. — Астазьев кокетливо выворачивал кисти. — Мы не армия, а так… Каждой твари по паре…

— Не понимаю, что происходит?

— Ничего. Медленное умирание.

— Не вы, так я скажу! Все он! Сулейман-басурман! У-у, дурак глухой!

— Захар, заткнись!

— Думали в Грузию, — плакал Захар, — а теперь одна дорога — в царствие небесное!

— Вот в чем дело, — Астазьев меланхолично поплевывал на угли, — имеются люди такой конституции, что даже годы чрезмерного употребления гашиша, которые неминуемо погубили бы всякого, не вредили ни их здоровью, ни благополучию…

— Вы рылись в моем саквояже?

— Восьмого марта — две недели как мы вас подобрали.

— Благодарю… Кому я могу доложить о себе?

— Князю Ставровскому. Он неподалеку, у обрыва. Смотрит на Терек, — Абазьев загадочно улыбнулся.

Князь, стоя над пропастью, совершал характерные движения, точно кормил от пояса пролетающих птиц. Глубинин замер, потрясенный. Князь мягко произнес:

— Оставьте этот непричастный вид, милый штабс-капитан, вы не поймали меня за детским грешком, не смущайтесь, ибо мне не стыдно. Я дрочу открыто… Как же вас передернуло! Что делать, скудеет личность в грохоте войны. Ну, мастурбирую, простите великодушно…

Он коротко задумался и продолжал благожелательным кафедральным тоном: