Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

Кубьяс продолжал говорить, голос его звучал торжественно, и, хотя та, к кому были обращены эти слышанные от снеговика слова, понятия не имела, что в саду, на снегу, преклонив колено, кто-то читает ей стихи, слушатели все же были. Волчица-оборотень подняла голову, и дрожь пробежала по ее телу.

Ничего подобного еще не приходилось ей ни видеть, ни слышать. Это было удивительнее сна, невероятнее видения, куда занимательнее любой сказки, потому что все они рассказывали или про Хитрого Антса, который потихоньку обворовывает своего хозяина, или про лису, которая утащила петуха. Поведение кубьяса невозможно было сравнить ни с чем виденным или слышанным. Эти слова, выражение, с каким Ханс произносил их, — все было внове и удивительно. Лийна испытывала неодолимое желание выскочить из своего укрытия и облизать лицо кубьяса, ластиться к нему, упасть на спину и, повизгивая, задрать лапы к небу, как это делают собаки при виде своего обожаемого хозяина. Но она не показалась Хансу, только дрожала в кустах, пожирая его блестящими желтыми волчьими глазами.

Так продолжалось до утра. Ханс стоял, преклонив колено, в снегу, бледный от холода, и читал стихи, которым его обучил снеговик. Волчица затаилась в зарослях, вжав лапы в землю, чтоб не сорваться и не броситься к парню. В мерзлой земле от ее лап образовались глубокие бороздки.

Когда кубьяс ушел, убежала и Лийна. Она незаметно проводила Ханса до дому, прижалась на мгновение головой к забору, окружавшему хозяйство кубьяса, и постояла так, закрыв глаза и воображая, что прижимается к Хансу. Затем потрусила домой.

Рейн Коростель уже проснулся и как раз завтракал, когда вошла Лийна, уже в человечьем облике.

— Ну, дочка, куда это ты ни свет ни заря уже ходила? — поинтересовался

отец. — Все только бы носиться где-то. Впрочем, недолго уж. Станешь хозяйкой — не будет у тебя времени гулять.

— Разве я не хозяйка здесь? — спросила Лийна. — Какой еще хозяйкой прикажешь мне быть?

— После смерти матери ты, понятное дело, здесь полноправная хозяйка, и вполне толковая, — похвалил ее Рейн. — Да только не могу я тебя здесь навсегда оставить. И не делай вид, будто ты забыла про сватовство Энделя. Вы же договорились, что под Рождество поженитесь.

— Отец! — вскрикнула Лийна. — Прекрати эти разговоры! Я никогда, слышишь, никогда, не выйду за Энделя! За эту скотину похабную! Да ни в жизнь!

— Он мужик прямой, это верно, — согласился Рейн. — Но это от врожденной честности. Эндель тебе не какой-нибудь лизоблюд барский, он не крутит, говорит, что думает, а не высказывается за спиной.

— О каких это барских лизоблюдах ты говоришь? — воскликнула Лийна. — Как ты можешь быть таким слепцом? Дурнее твоего Энделя я никого не встречала, даже Ян Карела Собачника — и тот умнее! Выдать меня за него замуж! За этого ублюдка!

— За кого же ты хочешь выйти? — спросил Рейн в сердцах. — Какие же парни нравятся нашей барышне? Этот Собачников Ян, который мыла нажрался и который умнее Энделя? За него пошла бы? Или, по тебе, так лучше в девках остаться?

— Мне нравятся... — начала Лийна и замолчала в нерешительности, но продолжила: — Мне нравится кубьяс Ханс. За него я бы пошла! И выйду!

Рейн ногой опрокинул стол так, что еда разлетелась по всей избе.

— Черт возьми! — заорал он. — Кубьяс! Этот самый мерзкий барский жополиз! Ни в жизнь не отдам свою дочку за эту свинью! Ни за какого барского прихвостня! Запомни это! Если ты еще раз осмелишься сказать мне, что хочешь выйти за кубьяса, я тебя в лес выгоню, а его, гада, топором зарублю! Слыхала?

— Да, — ответила Лийна и, схватив тулупчик, выбежала на улицу.

* * *

Спустя некоторое время она уже была у знахарки и плакала горькими слезами.

— Я хочу стать его женой! — шептала она. — Неужели это чересчур много? Я хочу этого! Я готова просить кого угодно, чтобы он помог мне стать женой Ханса! Но я знаю, этого не будет, этого не будет никогда!

— Деточка! — сказала знахарка. — Я думаю, отец твой в конце концов уступит, а если нет, то, возможно, нам удастся найти для этого средство. У меня есть и зелья, и травы такие, что отбивают у человека соображение. Уж я чего-нибудь да намешаю.

— Дело не в отце, — сказала Лийна. — Дело в Хансе. Он меня не любит. Мы даже не знакомы толком.

— Ну, тут уж я совсем ничего не понимаю! — удивилась знахарка. — Что ты из-за чужого человека слезы льешь?

— Я люблю его, — прошептала Лийна. — Я люблю Ханса, он про это не знает!

— Так ты скажи ему, не зверь же он какой, чтоб отвергнуть любовь такой красавицы, — сказала знахарка и погладила Лийну по голове.

— Отвергнуть? Дело не в этом. Он другую любит. Можешь ты сделать так, чтобы он отказался от той, другой, и полюбил... меня?

Знахарка задумалась.