Я останавливаюсь и смотрю вверх, в его темные глаза, и в ту же минуту в моей голове всплывает тот прекрасный портрет, который он нарисовал своими собственными руками. Светотень была наложена с такой любовью, фигура идеально выстроена.
– Ты нарисовал меня, – просто говорю я, мои руки свисают вдоль бедер.
Не могу понять, что именно я чувствую, кроме смущения.
Он выглядит взволнованным.
– Да. Я… Это что-то вроде хобби.
– У тебя очень здорово получается, – отвечаю я. – Настолько хорошо, что ты смог нарисовать родимое пятно, которого никогда не видел.
Тишина заполняет пространство между нами.
Наконец, Дэр вздыхает.
– Что именно ты имеешь в виду?
Я тоже вздыхаю.
– Я говорю про родимое пятно у меня на боку. Ты же никогда его не видел, так как же ты смог его нарисовать? Ты следил за мной? Если да, то зачем?
И снова между нами воцаряется молчание.
– Мм. Если ты намекаешь на то, что я шпионил за тобой, то это не так, – в конце концов отвечает Дэр. – Иногда я провожу время снаружи, а ты часто выходишь из дома. А еще когда ты возвращалась после прогулки на лодке, на тебе не было верхней одежды. Поэтому я заметил.
О, это же было очевидно.
– Я такая идиотка! – выдыхаю я. – Прости меня!
Он встряхивает головой.
– Не беспокойся. Я могу понять, почему ты пришла к такому умозаключению.
Он снова смотрит на меня.
– Мне нужно перед тобой извиниться. За то, что нарисовал тебя… в таком эротизированном образе. Прости. Надеюсь, я не заставил тебя почувствовать неловкость?
Если под неловкостью он подразумевает крайнюю степень смущения, то да. Заставил.
– Все в порядке, – быстро бросаю я. – Ты нарисовал меня очень красиво. Как на это вообще можно злиться?
– Потому что ты и есть красивая, – спокойным голосом произносит он, но в его глазах я читаю миллион невысказанных слов.
Воздух заряжен, наполнен чем-то волнующим, и я мечтаю встать на цыпочки и поцеловать его.
– Ты так и не сказала, почему оказалась здесь так поздно, – напоминает Дэр, вытаскивая меня из моих искушенных фантазий.
Я оглядываюсь по сторонам в поисках удовлетворительного ответа, но ничего подходящего среди темнеющих деревьев не попадается мне на глаза.
– Я не могла уснуть и увидела в твоем окне свет…
– Мне тоже не спалось, – признается Дэр. – Каждый раз, когда это происходит, я рисую.
– И ты решил нарисовать меня? – спрашиваю я. – Почему именно меня?
Он улыбается широкой улыбкой, от которой у меня немеют пальцы ног.
– Я рисую не только тебя, цветок каллы. Я рисую все, что кажется мне интересным.
Он считает меня интересной? Мое сердце отбивает удары, словно молот по наковальне, и я абсолютно забываю о том, что еще пару минут назад считала его сталкером.
– Правда?
Он кивает.
– Да.
По телу пробегает дрожь от прохладного ночного ветра и слов Дэра.
– Тебе нужно вернуться в кровать, Калла, – замечает он, – здесь холодно.
Я киваю, не сказав ни слова.
– Доброй ночи, Дэр.
– Доброй ночи.
Направляюсь к дому, и всю дорогу Дэр наблюдает за мной. Я это чувствую. Однако когда я поднимаюсь на крыльцо и оборачиваюсь, его уже нет.
Я чувствую себя на седьмом небе от счастья, чудесно, просто замечательно, пока не добираюсь до своей кровати, снова обнаруживая в ней Финна. На полу рядом с кроватью мои цветы, растоптанные, как я могу предположить, его ногой.
Все мои чувства рассыпаются в прах, когда я понимаю, что не могу проживать все это рядом с Дэром. Я вообще не могу испытывать ничего приятного до тех пор, пока с моим братом что-то не так.
Я засыпаю, а темные облака сгущаются вокруг, высасывая из меня всю радость.
20
Viginti
Океанские волны обрушиваются на берег, меня обволакивает туман, а я сама тем временем устроилась на одном из камней в бухте. Сейчас отлив, поэтому я могу находиться здесь еще несколько часов, до тех пор, пока не вернется вода и покроет всю видимую часть берега.
Все, чего мне сейчас хочется, – это предаваться мечтам о Дэре. Сфокусироваться на том, что он тоже представляет меня обнаженной.
Но я не могу. Не сейчас. Потому что в кармане ветровки мои пальцы касаются замшевого переплета дневника Финна. Прошедшей ночью я поняла, что проблемы моего брата, вероятно, больше, чем я себе это представляла. Поэтому теперь я отчетливо осознаю, что должна выяснить, что происходит.
Поэтому когда он вместе с отцом ушел чинить ограду, я взяла его дневник. Мне пришлось так поступить, потому что, очевидно, сам Финн не собирается мне ни о чем рассказывать. Он подумает, что записная книжка потерялась… и мне нужно будет как-то ее спрятать. Это заставляет меня чувствовать себя грязной воровкой, я виновата перед ним за эту ложь, потому что знаю, как много для него значит этот дневник.
Но ему придется найти другую тетрадь, в которой он сможет делать записи.
Я сделаю все, что только от меня зависит, чтобы защитить Финна от него самого.