Ноктэ

Мое дыхание трепещет внутри грудной клетки, когда я достаю книгу. Потому что в последний раз, когда я читала записи Финна, они напугали меня на несколько недель вперед. Его потаенные мысли привели меня в ужас тогда, и та же участь ждет меня сейчас. И все же я открываю дневник, чувствуя, как содрогаются мои пальцы.

А затем я замираю.

Полностью прирастаю к месту, на котором сижу.

Сложенный лист бумаги находится прямо под обложкой, но я уже могу разглядеть, что на нем.

Это мой портрет, нарисованный Дэром.

Когда Финн его достал? Посреди ночи?

Не в силах обдумать происходящее, не в силах даже дышать, я нетерпеливо, но осторожно разворачиваю листок. Мое сердце резко сжимается у меня в груди.

Слово «МОЯ» написано поперек этого талантливо нарисованного наброска. Повсюду. Большими буквами, крошечными буквами, между строк. Вся бумага испещрена жирным текстом.

МОЯ МОЯ МОЯ МОЯ МОЯ МОЯ.

Я не могу сделать вдох.

Я не могу думать.

Я только знаю, что мои пальцы бессильно дрожат, а сердце неистово сжимается. Что за чертовщина происходит?

Финн выбрался из моей постели, проник в дом Дэра и выкрал у него рисунок посреди ночи. Черт! Он, должно быть, следил за мной все то время, что я провела рядом с домиком. Потому что только так он мог узнать о существовании рисунка.

Холодная дрожь пробегает по спине, заставляя меня вздрагивать снова и снова.

Зачем он это сделал?

Что не так с моим братом?

Заставляя себя собраться с мыслями, переворачиваю страницу за страницей, потому что именно там я могу найти ответы. Я натыкаюсь на карту Таро, спрятанную в одном из разворотов, что само по себе странно, но я вставляю ее туда, где она была, и быстро пролистываю страницы, пока не нахожу то место, где закончила чтение в прошлый раз. Его почерк жирный и громоздкий, что несоразмерно с ним самим: пальцы и руки Финна всегда были тонкими, как прутики, костлявыми и худыми.

Моя грудь вздымается, когда я читаю. Все слова написаны разным размером, с росчерками и завитушками – почерк человека не в своем уме.

NOCTE LIBER SUM NOCTE LIBER SUM

В НОЧИ Я МОГУ БЫТЬ СВОБОДНЫМ.

ALEA JACTA EST ЖРЕБИЙ БРОШЕН. ЖРЕБИЙ БРОШЕН.

ЧЕРТОВ ЖРЕБИЙ БРОШЕН.

SERVA ME, SERVABO TE. СПАСИ МЕНЯ, И Я ПРИДУ К ТЕБЕ НА ПОМОЩЬ.

СПАСИ МЕНЯ.

СПАСИ МЕНЯ.

СПАСИ МЕНЯ.

Почти на всей странице повторяются одни и те же слова и фразы, отчаянные латинские выражения, случайные сочетания букв. И, конечно же, какой-то странный символ. Я даже не пытаюсь вникнуть в его смысл. Мой брат любит мистические знаки, поэтому они тоже начертаны здесь и повторяются почти на каждом развороте. Я даже не моргаю глазом, пока не дохожу до конца страницы. Там я нахожу две схематично изображенные фигуры: мужчины и женщины. Их лица яростно исчерканы ручкой. Мужчина и женщина, их двое. У женщины огненно-рыжие волосы.

Это я.

Тяжело сглатываю и в негодовании захлопываю книгу, уставившись на океанские волны и отчаянно пытаясь забыть все, что я только что прочитала.

От чего он хочет быть спасенным?

От безумия?

Спаси меня, и будешь спасена. От чего?

Меня тоже нужно от чего-то спасать? Поэтому он перечеркнул мне глаза на своем рисунке?

У меня в горле снова застывает ком, густой, горячий, едкий.

Я не могу так поступить. Я знала, что его дневниковые записи покажутся мне нездоровыми, но не ожидала, что настолько. И я… не могу сделать это сегодня. Мне нужен перерыв от всего этого безумия.

Потому что мой брат заползает посреди ночи в мою кровать и пишет слово «МОЯ» через весь лист с моим эротичным портретом. Если бы это увидел кто-то еще, он бы наверняка подумал, что у Финна какие-то нездоровые фантазии, а может, даже сексуальные девиации. Но дело не в этом. Я точно знаю это, потому что мы – две половины целого. Мы связаны по факту рождения, и поэтому он считает, что я принадлежу ему. Он мой. А я его.

Мысли путаются между собой, но среди них я не могу найти никакого смысла, я просто не знаю, что мне делать.

Я не могу думать об этом прямо сейчас.

Это слишком.

Это слишком.

Я достаю маленькую сумку, в которой лежит зажигалка, а затем поджигаю рисунок, потому что никто больше не должен увидеть это изображение. А если увидят, то запрут Финна в специализированном учреждении, потому что не поймут его.

Не могу позволить, чтобы это случилось.

Я смотрю, как горит бумага, как уголки загибаются и чернеют. Затем я задуваю пламя, и пепел уносит ветром в океан.

Я прячу дневник в карман и иду сквозь потоки дождя (я даже не заметила, как пошел дождь) к дому. Камни на тропинке намокли, и несколько раз я поскальзываюсь и падаю. На моих ладонях появляются ссадины, но я продолжаю идти не спеша.

Дождь приносит мне очищение.

Возможно, он смоет с меня все окружающее безумие.