Ноктэ

– Почему нет? – настаиваю я. – Мне восемнадцать, и я точно знаю, чего я хочу.

Я хочу тебя.

Но он встряхивает головой.

– Ты не знаешь, чего ты хочешь, – говорит он с сожалением в голосе, – потому что ты расстроена. Тебе пришлось столкнуться с тем, что большинство людей не пожелало бы и врагу. Сейчас не лучшее время для этого. Я не хочу пользоваться твоим состоянием в своих целях.

– Но ты не… – я не успеваю договорить, когда он подносит указательный палец к моим губам.

– Именно это и могло произойти, – отвечает он мягко. – Я не могу это сделать. Не сегодня.

Однако он не говорит никогда.

Я спокойно стою на месте, но мое дыхание сбивчивое и прерывистое. Затем я поворачиваюсь и ухожу, униженная его отказом, но в то же время воодушевленная.

Потому что он не сказал мне «никогда».

Он не сказал мне «никогда», потому что он рисует мои портреты по ночам, поэтому я точно знаю, что он думает обо мне.

Я выхожу под дождь, не обращая внимания на слова Дэра, и направляюсь прямо к своему дому. В комнате, сбросив с себя одежду и швырнув дневник Финна на пол, я шагаю под душ. Горячая вода смывает с меня все чувства, изгоняет воспоминания об аромате его тела. Я воскрешаю в своей памяти его руки, нежно ласкающие мои, и крепко сжимаю веки.

Он думает, что он не тот, кто мне нужен, но именно он тот самый.

Он спасает меня от моей боли. От моих тревог. От моих страхов.

Но даже прогоняя эти мысли через себя, я осознаю, что в одном он был абсолютно прав.

Сейчас не лучшее время.

Сейчас не лучшее время, потому что он не хочет исполнять роль временного развлечения.

Он заслуживает того, чтобы быть в самом центре внимания.

И в нынешнем состоянии я не могу сосредоточиться ни на чем конкретном, за исключением, возможно, спасения своего брата из бездны безумия. Дэр заслуживает большего.

Но моя эгоистичная сторона не прекращает жаждать его.

Я соскальзываю на пол и закрываю свои глаза, позволяя воде смыть слезы с моего лица.

* * *

Не знаю, как долго я оставалась в душе или сколько просидела на подоконнике в своей комнате. Все, что мне известно, – это то, что Финн с отцом уже вернулись домой, и брат сразу исчез в своей комнате: я слышала, как он перебирает свои вещи.

До меня доносились его шаги по лестнице и мое имя.

Наконец, он возвращается на второй этаж, яростно вколачивая каждый шаг в пол. Дверь моей комнаты распахивается настежь, и Финн врывается ко мне.

– Где мой дневник? – требовательно спрашивает он, его бледно-голубые глаза искрятся ледяным блеском, а тонкие руки сжаты в кулаки.

Впервые в жизни я лгу своему брату.

Прямо в лицо.

– Не знаю, – коротко отвечаю я, не моргнув и глазом.

Я стараюсь не смотреть в сторону, чтобы случайно не коснуться взглядом выдвижного ящика своего письменного стола, где я и спрятала его маленькую записную книжку.

– Нет, ты знаешь, – вне себя от ярости произносит он. – Он был в моей комнате, а теперь его там нет.

– У меня нет твоего дневника, Финн, – повторяю я. – Почему ты так расстроен? Он обязательно найдется.

Да, после того, как я смогу дочитать его до конца.

Лицо Финна напряженное и взволнованное, и я чувствую себя немного виноватой за то, что причиняю ему душевный дискомфорт. Я знаю, что происходит, когда он расстраивается, но в то же время не могу упустить свой шанс. Я ничего не могу с этим поделать, хотя мне теперь известно, что так беспокоит его. И это единственный способ прояснить ситуацию до конца.

– Если ты найдешь его, Калла, – бегло проговаривает он, – не читай.

Я отвечаю молчанием, поэтому он останавливается на пути обратно и оборачивается на меня, его отчаянный взгляд встречается с моим.

– Тебе нельзя его читать, Калла.

Я не могу оторвать от Финна свой взгляд, в его глазах пустота. Страх из-за потери одной маленькой книжицы ужасает.

– Почему ты так переживаешь из-за этого, Финн?

Я задаю ему этот простой вопрос.

Однако ответ оказывается не таким простым. Когда брат снова поворачивается ко мне, его лицо искажают рыдания.

– Потому что все должно идти своим чередом, Калла. Все. Должно. Идти. Своим. Чередом. Как ты этого не понимаешь? Ты должна меня понять!

Его узкие плечи трясутся, и я прижимаю его к себе, поглаживая ладонью по спине, пытаясь усмирить его бушующее дыхание. Я чувствую, как грудная клетка Финна резко вздымается и опадает.

– Понимаю, – говорю я, но на самом деле это тоже ложь, и я не могу найти разумного объяснения ходу его мыслей.

Проходят минуты, прежде чем Финн делает шаг назад, освобождаясь из моих объятий, прежде чем его самоконтроль выходит на достаточный уровень для того, чтобы выйти из моей комнаты. Но когда я бросаю последний взгляд на его лицо, пока он закрывает дверь, единственное, что я вижу, – крайняя степень отчаяния.

Господи, как больно!