Ноктэ

Но я его защитница. Если я не позабочусь о брате, никто не сделает этого. Поэтому иногда мы вынуждены делать то, что не может быть предметом гордости, во имя спасения наших любимых. Я запираю дверь и достаю его дневник, усаживаюсь на подоконник и вторгаюсь в его личное пространство.

Боковым зрением я замечаю сквозь оконное стекло, как Финн выходит из дома и берет в руки топор. Он выплескивает свою агрессию на одно из растущих рядом с домом деревьев, отрубая от него кусок за куском, хотя сейчас лето и дрова нам не пригодятся еще несколько месяцев. Откровенно говоря, они не будут нужны нам, даже когда наступят холода. Но они понадобятся нашему отцу.

Поэтому Финн занят тем, что рубит дрова для папы, а я погружаюсь в чтение его дневника.

Все его внутреннее сумасшествие прыгает и закручивается по спирали вдоль страниц записной книжки. Я обнаруживаю, что перестаю дышать, когда пролистываю блокнот.

Я ТОНУ. ТОНУ. ТОНУ. IMMERSUM IMMERSUM

IMMERSUM

КАЛЛА СПАСЕТ МЕНЯ. ИНАЧЕ Я УМРУ. ИНАЧЕ Я УМРУ. ИНАЧЕ Я УМРУ.

SERVA ME, SERVABO TE. СПАСИ МЕНЯ, И БУДЕШЬ СПАСЕНА.

СПАСИ МЕНЯ.

СПАСИ МЕНЯ.

СПАСИ МЕНЯ.

КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА

КАЛЛА КАЛЛА

Я СПАСУ ТЕБЯ, КАЛЛА. КАЛЛА КАЛЛА КАЛЛА.

Я отрываю свой взгляд от этих слов, пропитанных болью, пытаюсь дистанцироваться от них, потому что в этом случае, впрочем, как и всегда, Финн зовет меня на помощь, когда ему особенно страшно.

Даже на исписанных страницах его дневника.

Он считает, что я единственный человек, кто может прийти к нему на помощь, и я не могу с этим не согласиться. Но он почему-то считает, что он должен спасти и меня, что довольно смешно.

Я единственная, кто может его понять. Я одна знаю о нем все. И я не могу ни с кем поделиться тем, что читаю. Потому что, если я расскажу отцу, он сразу же отправит Финна в специализированное учреждение для ментально нездоровых людей. А мне известно достаточно, чтобы понимать, что брат оттуда больше никогда не выйдет. Они оставят его там навсегда.

Но я могу помочь ему только при условии, если сама прочитаю все его самые потаенные мысли. Полностью.

Я устремляю взгляд сквозь оконное стекло, и меня пугает, что я не вижу во дворе Финна. Мой взгляд натыкается на Дэра. Он бежит трусцой вдоль тропинки с пляжа, его движения уверенные, словно он не обращает никакого внимания на падающие с неба капли дождя.

Неожиданно, оказавшись на краю тропинки, прямо под моим окном, он резко останавливается. Его прекрасное лицо поднимается в мою сторону, и наши взгляды пересекаются.

Я перестаю дышать.

Я не могу ни о чем думать.

Все, что я могу сделать, – это поднять руку и прижать ладонь к стеклу, в попытке прикоснуться к руке Дэра. Дождь стекает по стеклам ручьями, которые огибают мои пальцы, как слезы. Взгляд Дэра становится нежнее. Он безмолвно поднимает ладонь в воздух. Он словно прикасается ею к моей. Словно хочет поддержать меня в тех вещах, о которых ничего не знает.

Все, что имеет для меня сейчас значение, – это его поддержка.

От его присутствия мне становится тепло и комфортно.

И он об этом знает. Только поэтому он стоит под моими окнами еще несколько минут, настолько долго, насколько это вообще возможно. Наконец он опускает обе руки и продолжает свой путь по тропинке.

Он скрывается за кронами деревьев, его больше нет рядом.

Его больше нет рядом со мной.

Я отчетливо осознаю кое-что, отложив сборник безумных мыслей моего брата в сторону. Мне никогда не было так одиноко раньше.

21 Viginti et vnum

Утром мне кое-как удается собраться с силами, спустя несколько часов сна, метания в постели и приступов паники. С рассветом я успокаиваюсь.

Я должна это сделать.

Я не могу развалиться на куски, потому что должна собрать Финна, чтобы он снова был целым.

Тем не менее за завтраком он кажется абсолютно нормальным и широко улыбается мне из-за своей тарелки с хлопьями.

– Прости, вчера вечером я был не в себе, – спокойно говорит он, кладет ложку на стол и отламывает кусок булочки.

Ну, по крайней мере, ест он с аппетитом. Это уже хорошо.

Я натянуто улыбаюсь.

– Все в порядке. Если я увижу твой дневник, то сразу же его тебе верну, Финн. Обещаю.

Он улыбается мне в ответ своей ангельской улыбкой.

– Я верю тебе.

Его спокойствие меня настораживает, как будто он в курсе, что его дневник у меня. Но ведь это не может быть правдой. Если бы он знал, то сошел бы с ума и перевернул мою комнату вверх дном, чтобы вернуть себе свою реликвию.

– У тебя уже есть планы на сегодня? – спрашиваю я, пробуя апельсиновый сок.

– Если ты хочешь мне что-то предложить, то сегодня я не могу, – бормочет он, пережевывая булочку. – Собираюсь перебрать вещи в своей комнате и выбросить ненужное.

– Хочешь, помогу тебе? – Я чувствую, как непроизвольно начинаю хмуриться, потому что он ведет себя подозрительно отстраненно.