Я чувствую, как морщится мой лоб, беру в руку ее телефон, чтобы убедиться, что он больше ничего не писал. Я уже удалил его предыдущий ответ, это жалостливое
Пусть идет к черту.
Пусть идут к черту все, кто хочет навредить ей.
Я не смогу спасти ее, если она не избавится от боли.
Но мир всегда был таким. Мир уродлив и жесток, но именно так я и смогу спасти ее. Ответ появляется в моей голове, он ясен как день. В мире слишком много боли. Есть только один способ остановить и исправить это.
Исправить.
Я сделаю это.
Я сделаю это.
Я все исправлю.
Можно считать, дело сделано.
Я говорю об этом голосам в моей голове, и, кажется, это успокаивает их на минуту, потому что они замолкают. Я наклоняюсь над своей сестрой и целую ее в лоб, а затем ложусь рядом.
Есть один способ. ТолькоОдинТолькоОдинТолькоОдин.
Исправить все.
37
Trigenta septem
Солнечный свет льется в мою комнату, и я чувствую себя… снова живой.
Не знаю, почему.
Может, это вызнано негодованием Финна, его требованием поднять мой задницу с кровати утром?
Я не знаю, что именно из этого сработало, что сломало лед моей жалости к себе, но вот я обнаруживаю себя сидящей на краю постели.
Уже время обеда, и я поднимаюсь.
Я чувствую запах еды, пронизывающий дом насквозь, поэтому я спускаюсь вниз и нахожу отца и Финна в кухне.
Не произнеся ни слова, я сажусь за стол. Я не расчесала волосы и не оделась, но они оба делают вид, будто не заметили.
Финн накладывает еду в мою тарелку и передает ее мне через стол.
– Тебе лучше? – осторожно спрашивает он.
Я киваю, глядя на пищу и тщательно ее пережевывая.
– Ты пролежала в постели четыре дня, – сообщает он, его глаза застыли на моем лице.
– Четыре?! – Я резко поднимаю глаза от тарелки и смотрю на него, а затем на отца.
Папа кивает, пытаясь сохранять максимально беспристрастное лицо. Я снова смотрю вниз.
– Я просто устала, – объясняю я после небольшой паузы, замечая, как побелели мои руки, сжимая вилку.
Мои пальцы бледные, тонкие, бескровные. Мне нужно подняться, выйти на свежий воздух. Мне нужно перестать драматизировать. Но сначала…
– Дэр не звонил? – я не могу удержать этот вопрос в своей голове.
За этим следует небольшая пауза, после чего папа кивает.
– И? – я слышу в собственном голосе надежду, и меня это выводит из себя.
– И ничего, – твердо отвечает он. – Он просто хотел узнать, как ты. Ты пока не готова, Калла. На тебя слишком много свалилось за последнюю пару месяцев. Тебе нужно сосредоточиться на себе, не на Дэре.
Боль пронизывает меня насквозь, и я смотрю в сторону, в окно, на опустевший гостевой домик.
Они не понимают. Только благодаря ему я держалась на плаву последние несколько недель. Не знаю, почему я стала так зависима от него, но это так. И несмотря на это, я прогнала его прочь: совершенно очевидно, я выжила из ума.
Я беру еще немного еды.
– Спасибо за обед, – говорю я Финну.
Он только кивает.
Я жую и проглатываю, старательно избегая взглядов на своего отца. Я все еще в ярости на него.
Я настолько зла, что мои легкие прожигает огонь, а горло сдавливает ком.
Я беру еще один кусочек еды. Когда я пытаюсь его прожевать, мой рот словно наполняется опилками, мне кажется, что я не смогу даже проглотить его, потому что горло отчаянно жжет, я не могу дышать.
В ужасе я смотрю на свою тарелку: польская колбаска, квашеная капуста, яблоки и… пекан.
Мои руки моментально тянутся к горлу: всего лишь после трех кусочков горло отекает и я теряю способность дышать.
Я издаю свистящий звук, пытаясь вернуться к нормальному состоянию. Странное тепло разливается в груди, словно каждая клетка моих легких начала раздуваться, увеличиваться в размерах.
– Папа, – это все, что мне удается произнести, пока я поднимаюсь с места.
Он бежит ко мне, чтобы помочь, и я сразу же падаю в его руки, пытаясь набрать воздух в отекшие легкие.
Я с силой пытаюсь сделать вдох, но ничего не выходит. Воздух просто не может проникнуть в мое раздутое горло, его словно сжали тиски.
Я словно рыба, которую выбросили на берег, все вокруг превращается в сплошной шум, я не могу ничего расслышать. Свет расплывается в одно большое пятно, и в моей голове мелькает только одна последняя мысль.
«Кто-то отравил меня».
Еще до того, как я открываю глаза, я уже знаю, где я.
Кто-то подложил орехи мне в еду.
От этой мысли земля уходит у меня из-под ног, и я предпочитаю сконцентрироваться на том, где я нахожусь прямо сейчас.
Я узнаю запах стерильного помещения и лекарств: я в больнице. Пока мои глаза закрыты, я вся обращаюсь в слух: скрип тапочек медсестер по прорезиненному полу, тонкий писк машин, тихий шепот в коридоре.
В моем носу трубка. Кислород. Комната начинает вращаться вокруг меня, но я всеми силами стараюсь вернуть концентрацию.
Я снова открываю глаза, но стены тут же начинают свой танец вокруг меня. Я опять пытаюсь сфокусироваться.
– Калла?