Голос моего отца тихий и низкий. Двигая только глазами, в то время как голова остается неподвижной, я обнаруживаю его в углу комнаты на стуле. Он смотрит на меня обеспокоенно.
– Я не умерла?
В ответ он улыбается.
– Нет. И слава богу.
Моя память затуманена.
– Там были орехи, – вспоминаю я, – в моей еде.
Отец съеживается от стыда.
– Да, Калла, прости. Я не заметил.
– Ты давно сидишь здесь? – спрашиваю я.
Мой голос хриплый, а горло стянуто. Опыт подсказывает мне, что, скорее всего, туда тоже протянули трубку.
– Около четырех часов. Мы вызвали «Скорую». Все это время ты была без сознания. Ты придешь в норму совсем скоро. Уже завтра будешь как новенькая. Они просто решили оставить тебя здесь под наблюдением на одну ночь.
Я киваю.
Чувствую себя тяжелой, неповоротливой, заторможенной.
– Что со мной? – спрашиваю я.
– Тебе дали успокоительное, – убеждает меня отец.
Он уставился мне прямо в лицо, словно я вот-вот слечу с катушек. Разве со мной такое когда-нибудь случалось раньше?
– Где Финн?
Отец отводит взгляд в сторону.
– Он не может здесь находиться, дорогая.
– Почему?
Папа вздыхает и снова смотрит на меня.
– Ты знаешь почему, Калла.
Я закрываю глаза. Потому что Финн знает, что у меня аллергия на орехи. Он знал, но это не помешало ему положить их в мою еду.
Это и был его способ спасти меня? Спасти меня от чего? От грусти? Что он собирался сделать: убить сначала меня, а потом покончить с собой?
Боль разрывает меня на части, сначала медленно, затем обрушиваясь на меня всей своей тяжестью, непреодолимо, словно гигантская волна.
– Мне нужно увидеться с ним, – произношу я, чувствуя, как каждое слово режет мои легкие.
– Нет, – отвечает мне твердый голос отца.
Я поворачиваюсь на бок и скручиваюсь клубочком, глядя, как за окном проплывают над парковкой мягкие облака.
– Где он? – спрашиваю я, не глядя на папу.
Он ничего не отвечает, от чего мурашки пробегают по моей спине.
– Это все моя вина, – продолжаю я, поворачиваясь на этот раз лицом к нему, – Финн не виноват. Это все я. Я прочитала его дневник и знала, что ему стало хуже, но не рассказала тебе. Он хочет уберечь меня от боли, пап. Он не хотел мне навредить. Это все я виновата, не он.
Я срываюсь на неровный крик, полный отчаяния, отец потирает мою руку.
– Успокойся, милая. Все наладится.
– Не наладится! – настаиваю я, мой голос срывается на пронзительный крик: – Не наказывайте Финна! Не забирайте его в больницу! Это все я виновата! Не он! Не он!
Теперь из меня вырывается дикий визг, я корчусь на постели, пытаясь встать, но отец крепко держит меня, старается утешить. Я не сразу понимаю, что в комнату входят две медсестры и становятся по обе стороны от меня. Одна из них вводит что-то в мою капельницу, и все возбуждение сходит на нет. Злость исчезает, и чувства безысходности словно и не бывало.
– Пожалуйста, позвоните Дэру, – последнее, что я успеваю прошептать, – пожалуйста!
Все погружается в черное.
38
Trigenta octo
– Выпустите меня! – кричу я, извиваясь в попытках вырваться из рук медсестер. – Я не хотел навредить ей! Я лишь хотел помочь! Как вы не понимаете?
Никто не понимает этого, никому нет дела. Они стягивают мои руки эластичными бинтами и привязывают их к кровати.
Я бессильно рыдаю в подушку, прежде чем закусить ее зубами. Я бы ни за что не навредил Калле.
Никогда.
Все, что я делаю, я совершаю ради нее.
– Пустите меня! – умоляю я. – Я не могу оставить ее одну. Пожалуйста! Я больше так не буду! Я больше так не буду!
Но они не обращают на меня никакого внимания, и когда я поднимаю глаза, то вижу лицо отца, прижатое к стеклу палаты.
Я кричу ему, но он ничего не отвечает. Отец исчезает и больше не возвращается.
– Вернись, – шепчу я.
Но он не возвращается.
Мои слезы такие горячие, что обжигают глаза, стоит мне лишь подумать о моей сестре, спрятанной от меня где-то в огромной больнице, одинокой и напуганной, уверенной в том, что я пытался ее убить.
Я бы никогда не поступил бы так. Разве я бы смог?
Но я не делал этого.
Я не мог.
Но мои руки привязаны к кровати, и с этим нельзя ничего поделать.
Я подсыпал ей орехи. И это нельзя отрицать.
Закрываю глаза, не обращая внимания на пересмешки в моем разуме, пытаясь заставить их заткнуться.
39
Trigenta novem
Когда я открываю глаза, взгляд мгновенно концентрируется на Дэре рядом со мной.
Он свободно раскинулся в кресле, его глаза закрыты, а руки спокойно лежат на подлокотниках. Его тело все такое же вытянутое, стройное и гибкое. Он так же прекрасен и мрачен, как и прежде, но самое главное – он здесь.
Он здесь.
Я делаю глубокий вдох и моргаю, чтобы убедиться, что это не игра моего воображения.
Но он все еще здесь.