— В этом-то и дело. Я не рассказала папе о том, что прочла, поскольку хотела сама убедиться, что с тобой всё в порядке. Что ты в безопасности. Что тебе станет лучше. Если меня вдруг не будет рядом, когда с тобой что-то случится, виновата в этом буду я. А я не хочу жить с чувством вины из-за этого. На мне и так её уже достаточно.
Видя её уязвимость, на сердце становится тяжело.
— Калла, мамина авария произошла не по твоей вине, и ты это знаешь.
Её взгляд такой мрачный, когда она смотрит на меня в ответ.
— Неужели?
— Мы уже сто раз тебе это говорили, Кэл. Ты позвонила ей. Но маме не нужно было брать трубку. Шёл сильный дождь. Ей следовало позволить звонку перейти на голосовую почту. То был её выбор. Не твой. Это она пересекла центральную линию. Не ты.
Калла закрывает глаза.
— В любом случае, я не вынесу, если с тобой что-то случится. Ты понимаешь?
Я с трудом сглатываю.
— Да. Но я обещаю, со мной всё будет нормально.
Она приподнимает бровь.
— Обещаешь?
— Repromissionem, — уверяю её, прекрасно осознавая, что это ложь. Хорошо, что это звучит как правда, потому что я не знаю, как ответить на этот вопрос честно.
Она закатывает глаза.
— Ну вот опять. Легче же произнести всего четыре слога.
Я улыбаюсь.
— Так что ты хотела?
Её глаза расширяются, а затем прищуриваются.
— Я просто хотела тебя проведать. Ненавижу, когда ты сам не свой. От этого я нервничаю.
— Так и не надо нервничать, — говорю я ей. — Всё нормально.
Она кивает.
— Хорошо.
Но Калла не выглядит убеждённой, и я ничего не могу с этим поделать. Уверен, она не верит мне, ведь я знаю её как свои пять пальцев.
— Просто хотела пожелать тебе спокойной ночи, — помолчав, произносит она. — И сказать, что люблю тебя. И если ты вдруг передумаешь, даже в последнюю минуту, то это нормально. Финн, мне ненавистна даже сама мысль о разлуке. Но ещё больше я хочу, чтобы с тобой всё было в порядке. И если это то, в чём ты нуждаешься, я постараюсь смириться.
Глаза Каллы наполняются слезами, и она отводит взгляд, но я протягиваю руку и накрываю её ладонь своей. Она смотрит на меня, её подбородок дрожит.
— Всё будет хорошо. — Мой голос звучит уверенно. Убедительно. — Со
Она кивает.
— Reprommissionem? — Её голос по-прежнему дрожит.
— Обещаю.
9
NOVEM
Я просыпаюсь с чувством изумления, потому что «алло!» Я совсем не лучше, чем он того заслуживает. Должно быть, моё подсознание под влиянием транквилизаторов, но, несмотря на это, мои сны просто райские.
Я принимаю душ и спускаюсь вниз на поздний завтрак — ранний обед. Выбор продуктов в кладовой невелик.
— У нас закончились лимоны для приготовления лимонада, — сообщаю я папе, пока мы уминаем хлопья. — А также мясо для сэндвичей, соус для спагетти, хлеб, молоко… в сущности всё, из чего можно приготовить ужин. — Он равнодушно кивает, и я вздыхаю.
У меня такое чувство, что он ускользает. Словно с каждым днём его всё меньше и меньше заботят реальные жизненные вопросы, и он всё больше погружается в скорбь о маме. Разумеется, его волнует работа. Но это не новость. Он всегда был трудоголиком. По правде говоря, этим он и был занят в ночь смерти мамы. Забирал тело из города.
Я заставляю себя переключить внимание на что-то другое — что угодно, кроме этого.
— Я сегодня собираюсь в магазин, — сообщаю ему, вставая и потягиваясь. — Ты не знаешь, где Финн?
Папа продолжает сидеть, уткнувшись в газету, но всё же достаёт бумажник и протягивает его мне.
— Нет.
Я снова вздыхаю.
— Ладно. Что ж, если увидишь, передай ему, что я вернусь позже.
Я подхватываю его кошелёк и выскальзываю за дверь, благодарная за возможность оказаться подальше от его пустого выражения лица. Знаю, мы все справляемся по-разному, но, боже…
Полуденное солнце поблёскивает на мокрой дороге, когда я съезжаю на машине вниз с горы. На деревьях щебечут птицы, и я опускаю окна, чтобы впустить свежий воздух. Делаю глубокий вдох и пританцовываю на месте, когда по радио начинает играть весёлая песня.