Ноктюрн

— Я бы навестила вас, Эдуардо, — немного смешавшись, ответила девушка, — да боюсь, как бы сеньор Монте меня не хватился. Надоели его вечные попреки.

Девушка с кувшином на голове стояла перед ним, стройная, словно газель. Веки стыдливо опущены, длинные ресницы, смуглый румянец...

— Зайди, дочка, зайди! Никто по тебе не хватится. Хозяева взяли собак, ускакали в горы на охоту. Обратно вместе пойдем! Кувшины уложим в корзину, осел их дотащит.

Не дожидаясь ответа, Бласкез стегнул осла, который, раздувая ноздри, все еще принюхивался к воде.

— Ну, шевелись! До дома два шага осталось!

Пока Эдуардо привязывал и поил осла, Лауренсия поставила в тень кувшины, чтобы не нагрелись на солнце. У серой стены жужжали осы, садились на отвалившиеся пластины шифера, забивались в щели, стараясь отыскать местечко попрохладнее.

Бласкез отворил дверь. Навстречу пахнуло холодком. В нос ударил горьковатый запах. После слепящего света глаза не сразу привыкли к полутьме.

Напротив двери чернел проем очага. На железном крюке висел котел. Угол был заставлен пузатыми кувшинами, лопатами, граблями. На стене висела полка с глиняной посудой, серым от пепла караваем хлеба и деревянными ложками. Часть жилища была отгорожена — зимою там держали осла. На низкой лавке в груде тряпья лежала Изабелла, жена Бласкеза, высохшая, желтая, как степная трава.

— Эдуардо, врача бы позвать, — тихо молвила Лауренсия.

Эдуардо повесил на колышек мятую соломенную шляпу и тяжко вздохнул.

— Врача, говоришь? Где ж его найти? От наших мест до врача целый день ехать. Даже если бы Монте отпустил меня дня на два, скажи, на чем бы я врача привез? На чем и на что? У меня за душой и ломаного гроша нет.

— Нельзя так, Эдуардо, — настаивала девушка, — врача надо найти. Я дам тебе несколько песет.

Больная шевельнулась, открыла воспаленные глаза. Узнав Лауренсию, повернулась на бок, заговорила слабым голосом:

— Проведать пришла меня, дочка? А вот Адольфо все нет и нст. Так и умру, не повидав его напоследок. Ой беда!

Лауренсия подсела к ней, поправила свисавшее с лавки рваное одеяло.

— Придет он, мать, не убивайся! После того, как фалангисты одолели, почти полмиллиона наших ушло за Пиренеи во Францию. И Адольфо там. Он сильный, все вынесет. Вот увидишь, наш Адольфо вернется. Я в этом ни капельки не сомневаюсь.

Слова Лауренсии как будто успокоили больную. Но разговор ее утомил, она закрыла глаза. Эдуардо сидел на каменной скамье у очага, жевал хлеб с оливами. Видя, что Лауренсия собралась уходить, он сказал:

— Погоди немного, сейчас вместе пойдем. Я ведь тоже тороплюсь. Вот только съем еще оливок, вторая половина дня самая долгая и трудная.

Лауренсия не ответила. Должно быть, не расслышала слов старика, ее мысли были далеко. Девушка стояла посреди комнаты и смотрела в открытую дверь на синие горы. Они, казалось, слегка дрожали в зыбком мареве. Лауренсия пришла в себя, когда старик поднялся и, стряхнув с колен хлебные крошки, сказал:

— Пойдем, дочка! Я тоже думаю, он вернется...

Бласкез рассовал кувшины с водой по корзинам. Потом вместе уселись верхом на осла, и Бласкез крикнул:

— Пошел!

Осел, спотыкаясь, затрусил со двора. На краю сада Бласкез первым спрыгнул в бурую пыль, помог слезть Лауренсии, передал ей кувшины.

— Ну вот, дочка. А я поеду на бахчу. Будь здорова!

— До свидания, отец! Только бы хозяева не вернулись!

— Не бойся! С охоты так быстро не возвращаются.

Эдуардо снова оседлал осла, и тот лениво потопал к речной заводи, где находилась бахча.

Лауренсия тенистой аллеей заспешила к дому. Подножия серебристых тополей опоясывали голубовато-серые муравленые плитки. На проволочной сетке, образуя сплошной зеленый свод, вились виноградные лозы. Солнечные зайчики скакали по песчаной дорожке.

Лауренсия открыла кованную железом калитку и невольно ахнула. Во дворе стояли оседланные кони. Охотничья свора радостно кинулась ей навстречу. Значит, сеньоры вернулись! Проскочила двор и юркнула на кухню в непритворенную дверь. Из соседней комнаты доносились негромкие шаги с позвякиваньем шпор. Обычно так расхаживал по комнате Луизо, когда бывал не в духе. Эти звенящие шаги всегда пугали девушку.

Не успела Лауренсия поставить на место кувшины, как дверь распахнулась и на пороге появился Луизо, длинный, худой, в желтой фалангистской портупее. На ремне висели кобура, бинокль, планшетка с компасом. Узкий лоб, раздвоенный треугольником черных волос, был перечерчен множеством морщин, отчего казался еще меньше. Черные усики поверх припухлых губ. Острый, в темной щетине подбородок слегка вздрагивал. Луизо постоял на пороге, пытливо глядя на девушку.

— Лауренсия, — сказал он, прикрыв за собою дверь, — ты уже знаешь о нашем несчастье?

— Нет, сеньор, — ответила девушка.

— Отец ранен.

— Сеньор Монте? Кто его ранил?

— Пуля. Пуля, пущенная одним из бандитов Фернандо.

— Фернандо? — удивилась девушка. — А сеньор тяжело ранен?

— Доктор сказал, что положение безнадежно, — ответил Луизо и подошел так близко, что Лауренсия ощутила на щеках его горячее дыхание. — Теперь скажи мне, где ты была? В селении у отца?