Ноктюрн

В пору дождей ручьи избороздили склон, по которому в беспорядке разбрелись белые и серые домишки Вильи Эрмосо. Местами обнажились гранитные спины камней, то там, то здесь алели глинистые русла, в ветренные дни над ними густо клубилась пыль. У подножия гор зелени почти не было. Виноваты в том летние суховеи, слишком влажная осень да весенние ливни, когда водяные потоки, скатываясь с гор, вырывали с корнями и уносили в долину не только траву, но и кусты, деревья.

Лауренсии пришлось пересечь весь поселок. Осторожно поднималась она по натертым до блеска покатым ступеням, с удовольствием заглядывая в открытые двери, откуда плыл теплый дух оливкового масла, доносились песни и смех. Необычно веселым показалось ей в тот вечер родное селение. Будто все горести разом спустились отсюда с гор, перебрались в дом Монте. И самой Лауренсии было хорошо среди знакомых кособоких лачуг, где она впервые увидела солнце, где росла, училась и вместе со своим остроглазым дружком Адольфо вечерами забиралась на вершину, чтобы полюбоваться закатом. Если бы сейчас Адольфо был рядом, как в те давние дни!

У одного из белых домиков шумела ватага мальчишек. На стене дома было что-то начертано большими красными буквами. Двое мужчин суетились возле стены, приставляя лестницу.

— Что случилось? — спросила Лауренсия у женщины с ребенком на руках, с порога своего дома наблюдавшей за всей этой кутерьмой.

— Ночью в селенье гостили партизаны, оставили на память эту надпись. Я-то читать не умею, а люди говорят, там написано, чтобы народ вставал на борьбу против фалангистов. У нас частенько такое случается. — Женщина усмехалась, глядя как старается замазывать красные буквы дегтем один из фалангистов.

Лауренсия остановилась перед домиком отца на краю селения, взялась за бронзовое кольцо. Дверь открыл отец.

— Дочка, наконец-то! Давно тебя не видели!

Крутой подъем утомил Лауренсию. Она присела возле очага, тяжело дыша и озираясь. Словно отгадав ее мысли, отец сказал:

— Мать скоро вернется. Коз погнала в горы, попасти по холодку. А ты сними платок, поговорим.

— Нет, отец, я на минутку. Хотела спросить тебя про Фернандо...

Отец с недоумением поглядел на дочь.

— Про Фернандо? С чего это ты спрашиваешь?

— Сегодня ранили сеньора Монте. Луизо сказал, что завтра фалангисты соберут людей из окрестных селений и постараются захватить партизан. Надо предупредить...

Отец спросил тихо и настороженно:

— Это правда, дочка?

— Правда... Даже ты мне не хочешь верить... Отец, отец!

Лауренсия заплакала. Отец обнял ее за плечи, принялся успокаивать:

— Не плачь, дочка! Иной человек по своей глупости столько бед натворит... Сейчас схожу к друзьям, посоветуюсь. А ты побудь здесь, дождись матери.

— Нет, я тоже пойду. Я должна еще приготовить ужин сеньорам. Это все, что я хотела сказать... Теперь я пойду.

Лауренсия встала, вытерла слезы, поправила платок. Отец разыскал шапку, закурил, и они вместе вышли на сумеречную улицу.

Когда Лауренсия отворила калитку дома Монте, было совсем темно. В окнах светилось белое пламя карбидного фонаря. Лауренсия прошла на кухню. У холодного очага лежали собаки. Увидев девушку, нехотя подняли головы, раззевались, завиляли хвостами.

Лауренсия разожгла огонь, принялась готовить ужин. Разлила по кувшинам вино, наполнила блюда виноградом, персиками. В доме царила тишина. Что там происходит, на господской половине? Может быть, старый Монте уже умер?

В соседней комнате звякнули шпоры. Лауренсия затаила дыхание. Шаги приближались. Дверь открылась, на пороге появился Луизо. Вид у него был усталый, лицо желтое, помятое, словно высохшая апельсиновая корка.

— Лауренсия, у нас в доме большое несчастье. Отец умер.

Лауренсия помолчала, собираясь с мыслями. Потом тихо сказала:

— Какая жалость, сеньор. Я вам сочувствую... — и сама услышала, как неискренне звучит ее голос.

— Что там у вас в деревне? — спросил Луизо.

— Там все тихо, сеньор...

— Отец ничего не говорил о Фернандо?

— О нем разговора не было. Отец ничего не знает.

— А другие?

— У других я не спрашивала. Я очень торопилась...

— Вот видишь, какая ты. В такую тяжелую минуту отпустил тебя домой, а ты даже не поинтересовалась, о чем говорят люди. Ну ничего, завтра я отплачу им за отца!

Пока Лауренсия поднималась к селению, нищий сидел неподвижно, глядя ей вслед. Но как только девушка скрылась за домами, старик бодро вскочил, взял палку и вернулся к Белому колодцу. Там, еще раз напившись, он по звонким шиферным плитам спустился на дно пересохшего русла реки, с обеих сторон укрытого густыми олеандрами. Из-под лохмотьев он вытащил автомат, достал из кармана запасные обоймы, сунул за пояс.

Там, где русло не совсем пересохло, он прижимался к берегу, цеплялся за олеандры, чтобы не свалиться в колдобину. Застоявшаяся вода пахла гнилью. Спугнутые водяные змеи спешили укрыться в тростнике. Только черепахи не двигались с места, даже когда нога незнакомца наступала на их крепкие спины.