Ноктюрн

— Ну, челюсть я еще с грехом пополам могу выпятить, но где же я возьму такой нос?

Иветта смеялась.

— Запомни свою новую фамилию и прячь в карман. Жандармы наши туповаты. Для них главное — фотография и печать. Ну, пошли.

Я помог Иветте надеть пальто, и мы вышли на улицу. Было поздно. Огромный город спал. Иветта жила в двух шагах от бара. Я взял ее под руку, и мы стали спускаться по лестнице, ведущей к старому порту.

— Вот так мы шли тогда в Испании, — шепнула Иветта.

— Тогда нам было холодно, — сказал я.

— И ты насквозь был мокрый.

За спиной послышались шаги. За нами кто-то шел.

— Шпик, — прошептала Иветта.

Я крепко обнял ее за талию.

— Милый, — громко сказала Иветта. — Какая ночь! Поцелуй меня!

Шпик был уже рядом. Вспыхнул карманный фонарик, свет ослепил нас.

— Бессовестный! — воскликнула Иветта.

Я сжал кулаки, готовясь к удару. Но свет потух, и человек скрылся в темноте.

— Пронесло, — облегченно вздохнула Иветта. — Иногда мне становится жутко. Начинает казаться, что за мною следят.

— Простая случайность, — попытался я успокоить ее.

— Нет, Хорхе, нет. Товарищи меня предупеждали. Видно, придется менять работу.

— У меня есть одно предложение, — сказал я, — но о нем расскажу тебе дома.

Квартира Иветты с видом на море помещалась на чердачном этаже. Не зажигая огня, мы любовались марсельской бухтой, где на якоре стояли военные корабли. Я обнял Иветту. Мы молчали. Потом она сказала:

— Уехать бы с тобой в какое-нибудь тихое, счастливое местечко. Хотя бы в Африку.

— Кругом война, блокада, — сказал я. — Некуда уехать.

— Если бы мы были птицами, улетели бы сегодня же ночью.

— И лететь некуда, Иветта. Повсюду война.

— И повсюду льется кровь. Когда только все это кончится!

— До конца далеко, Иветта, — сказал я, гладя ее густые волосы. — Нужно найти в себе силы и вынести.

— Так что у тебя за предложение?

— Я хочу пробраться в горы, к партизанам. У тебя есть там связи?

— У меня был друг, самый лучший друг...

Иветта склонила голову ко мне на плечо и заплакала.

— Не плачь! Ты же сказала, что больше не плачешь.

— Это был мой лучший друг, — шептала она. — Фашисты отрубили ему голову.

— Когда это случилось?

— Недавно.

— Не плачь, мы отомстим за него.

Пытаясь отвлечь ее от горестных мыслей, я сказал:

— Привет тебе от отца.

Иветта радостно хлопнула в ладоши.

— Ты где его встретил?

— Я у него ночевал. У тебя чудесный отец.

— Сердит на меня. Но что делать — не могу же я ему всего рассказывать!

— У тебя чудесный отец, — повторил я. — Это он дал мне свою одежду.

Иветта задернула шторы, включила свет и с улыбкой разглядывала мой костюм.

— Он тебе не к лицу. Ну не беда. Мы тебя оденем франтом. А предложение твое меня заинтересовало. Я поговорю с друзьями. Если они не против, мы вместе отправимся в горы. Отомстим за его смерть, да, Хорхе? Ты возьмешь меня с собой?

— Это ты возьмешь меня с собой, — сказал я. — Ты поведешь меня. Я ужасно отстал. Даже не знаю, что творится в мире, ничего не знаю...

Иветта подошла к приемнику.

— Послушаем Москву, — сказала она. — Нашим газетам нельзя верить.

— За это грозит смерть, Иветта.

— Тут некому подслушивать, — отвечала она, настраиваясь на Москву. — Им тоже тяжело. Всем нам тяжело.

Из Москвы передавали музыку. Последние известия, наверное, уже кончились. Я выключил приемник, и мы отправились спать. Впрочем, какой там сон! Мы сомкнули глаза лишь под утро — столько было разговоров, воспоминаний. Ночью несколько раз бомбили город, кажется, порт, но мы ничего не замечали. Нам было хорошо, очень хорошо, и мы были счастливы. Мы знали, что это недолгое, непрочное счастье, как хрупкий побег подснежника в горах, который завтра, быть может, захлестнет безжалостная лавина. И все же мы были счастливы, самые счастливые во всем огромном, темном, хмуром городе...

Ночь пролетела с быстротою часа, и утро застало нас такими же, как ночь.

Мы были счастливы.

4

Через неделю мы с Иветтой покидали Марсель. У меня в кармане лежали все необходимые документы и справка жандармерии о том, что я добровольцем зачислен на трудовой фронт и посему должен явиться в Гренобль. Точно такая же справка имелась у Иветты. Жак провожал нас на вокзал. Он оказался чудесным парнем; и мне было совестно, что я тогда в баре приревновал его к Иветте. Он нам очень помог. Я был экипирован всем необходимым для путешествия в горы. У меня были документы и деньги. О чем еще мечтать в такое время? Расстались мы с ним друзьями. Он не хотел появляться на вокзале, и мы простились на улице.

На прощанье Жак сказал Иветте:

— После победы повесим в твоем баре мемориальную доску.

— И что на ней будет написано? — с улыбкой спросила Иветта.

— Хвала тебе. Ты была лучшей девушкой в баре.

Иветта перестала улыбаться.

— Такие доски, Жак, вешают покойникам. А мы будем жить.

— Тогда придется придумать что-нибудь другое. Вы же не берете меня с собой, времени у меня будет достаточно, вот я и придумаю.

— У тебя будет больше дел, чем у нас, Жак, — сказала Иветта. — До свиданья!