Ноктюрн

Он снял сорочку — она была сравнительно чистая — и снова напялил размокший мундир. Без привычной белой сорочки и черного галстука с жемчужиной капитан был похож на вымокшего под дождем петуха. Из-под нижней рубашки проглядывала поросшая густым золотистым волосом грудь. Глядя на него, Антон чуть не рассмеялся. Роберт Брун осторожно проверил свои карманы, набитые пухлыми пачками английских фунтов, и с облегчением заметил:

— А так даже лучше. Давно надо было снять эту рубашку.

— Так снимай и мундир. Без него будет еще лучше.

— Боюсь, деньги потеряю.

— Привяжем к доске. Никуда он не денется.

— Ничего, ничего, я потерплю, — сказал капитан и шутя добавил: — Никогда не думал, что деньги могут быть такой обузой.

Как только солнце затонуло в океане, сразу посвежело. На волнистый простор быстро опускалась темнота. Ночь обещала быть темной — настоящая южная ночь. Глядя на звезды, капитан тихонько поругивался.

— Черт его знает, где мы сейчас! И как убить эту длинную ночь?

— Давай дежурить по очереди, — предложил Антон.

— А по-моему, можем преспокойно отдыхать, — сказал капитан. — В такую темень мы не увидим корабля, а нас и подавно. Лучше отдохнем. Черт побери, вторые сутки на волнах! После этих медуз расстроился желудок.

— Не надо было есть.

— Надо, Антон. Тут ничего не поделаешь. Иначе нам крышка. На завтрак и тебя заставлю отведать.

Антон поморщился, а капитан продолжал:

— Только в этом наше спасение. Жареную рыбу в оливковом масле нам никто не подаст. И морская капуста здесь не растет. Остается одно — медузы. Конечно, как нельзя более кстати были бы устрицы, но где же их взять? Поблизости ни единого острова. А что, я бы не прочь заделаться Робинзоном, ты был бы моим Пятницей. Мы бы там переждали. А тогда... Впрочем, что говорить, надо довольствоваться тем, что бог послал.

Антону нравились оптимизм и веселость капитана. Кто мог подумать, что этот долговязый человек с водянистыми глазами обладает такой несгибаемой волей и жаждой жизни? Это открытие ободрило Антона. Теперь они оба настроились на то, что их подберет какое-нибудь судно. Не могут они так бесцельно погибнуть! Надо стиснуть зубы и ждать. Надо беречь силы. Беречь, еще раз беречь. Ни одного лишнего движения, полный покой. А главное, сохранять присутствие духа и ясность рассудка.

— О чем думаешь? — спросил он капитана, не отрывая взгляда от звезд.

— О войне, — отозвался капитан. — Отчего это людям не живется в мире, отчего они вечно дерутся? Можешь мне объяснить?

— Конечно, хотя вопрос непростой, — ответил Антон. — Эту войну развязали фашисты. Они стремятся подчинить себе другие народы, чтобы жить за их счет.

— В Норвегии, — заметил капитан, — они могут поживиться только селедкой.

— И рабами, — добавил Антон. — Рабы им нужны больше, чем селедка.

— Норвежцы ни на кого еще не гнули спину, — не без гордости произнес капитан.

Губы Антона скривились в улыбке.

— Но теперь они гнут. И если ты попадешь к фашистам, тебе тоже придется гнуть на них спину. Им нужны рабы. Недаром они поют в своем гимне: «Deutschland, Deutschland über alles...»[3]

— Я не собираюсь быть их рабом. Мы должны вернуться к союзникам. Другого пути у нас нет, — сказал Роберт Брун.

Теперь не было смысла таиться от капитана. Пришло время говорить по душам.

— Если нас подберут союзники, — начал Антон, — обещай мне, Роберт, помочь вернуться на Родину. Обещаешь?

— Конечно, — не раздумывая, отозвался капитан. — Обещаю сделать все, что будет в моих силах. Но ведь Латвию захватили немцы.

— Я хочу вернуться в Советский Союз.

— Разве там твоя родина?

— Да, — ответил Антон. — Я воевал в Испании. Боролся с фашизмом, то же самое хочу делать и теперь. Ты мне поможешь?

— Конечно! Но как?

— В Советский Север ходят корабли.

— Совершенно верно — в Архангельск.

— Ты станешь капитаном одного из транспортных судов и возьмешь меня с собой.

— Хм, — протянул капитан. — Я начинаю склоняться к тому, что военную бурю спокойней переждать на суше.

— Я не могу. Понимаешь? Не могу сидеть сложа руки.

Антон считал излишним рассказывать все, что лежало на сердце. Да и можно ли выразить это словами? Навряд ли бы капитан его понял.

— Хорошо, Антон, — подумав, сказал капитан. — Клянусь, я сделаю все, что будет в моих силах. — И вдруг спросил: — А ты коммунист?

— Да, — ответил Антон, хотя никогда не держал в руках членской книжки. И добавил: — Коммунист по убеждению.

Капитан долго молчал. Ответ Антона, видимо, озадачил его. И не удивительно — разве могло ему прийти в голову, что на его корабле плавает коммунист? А может, он был не единственный в команде? И он, именно он спас ему жизнь, вовремя подоспел со своим обломком, а теперь они плывут вместе, говорят друг другу «ты», вместе глядят в глаза смерти. Антон чувствовал, что его признание ошеломило капитана. Но это продолжалось недолго. Роберт Брун натянуто усмехнулся и как бы про себя заметил:

— А вы настоящие черти. Куда вы только не пролезете!

Антон тоже усмехнулся. У него отлегло от сердца.

— Что поделаешь, уж такие мы.

— Я начинаю завидовать вам. Честное слово, не был бы я капитаном, стал бы коммунистом.