Ноктюрн душе

Они узнавали друг друга по ветхой одежде,
По дикому взгляду и хрупким рукам; прикасаясь,
Хотели поверить в бесплотность, и тайну, и радость.
И Ангелами называли друг друга в надежде.
Но страх за себя подрезал, и томила усталость,
И темные крылья стихий вырастали за ними.
Когда же потом признавались в смертельной болезни
Своей и томительной злобе, то снова пугались,
И громко кричали друг другу: «Исчезни! Исчезни!»
И врозь расходились к делам суеты и печали,
Лишь свет унося на душе, осужденной трикратно,
Которого не было прежде, им непонятный.

«Ночное небо всем открыто…»

Ночное небо всем открыто,
Как пропасть. Лишний свет погас.
Но вы, бродяги и пииты,
Смотрите в землю в этот час:

Тускнеют ясные предметы,

Имеющие вес и цель,
Нам ближе бледные кометы,
Их солнечная карусель.

Нас Млечный Путь для высших истин

Ведет прозрачною тропой.
И вот — невиден, ненавистен
Простой и твердый путь земной.

Всё подымается. Ступени

Всё зыбче. Мы перед крыльцом,
Но вниз с порога откровений
В трясины падаем лицом.

Нам не очнуться, не подняться,

Не отряхнуть земную грязь.
Нам только смутно звезды снятся,
Как полыхают и грозятся,
В пространствах сумрачных кружась.

К ПОРТРЕТУ

Он цензор был и дипломат,
Молчальник, мыслей укрыватель;
Стихиям сын, и бурям брат
И смутного повествователь.

Бесстрастно замкнут страстный рот,

И в складке уст хаос и буря,
Уничтожение и взлет.
И так нелепа надпись: «Тюря»,

Что значит «Тютчев». Косный взмах

Его руки чертил обломки
Имен и знаков. Но в стихах
Со страхом поздние потомки
Расслышат уж за рубежом
Архистратига трубный гром.

Так, созерцая обе бездны,

И знанье тяжкое влача
С любовью злой и бесполезной,
Он шел, пифийски бормоча.

А здесь — в спокойные очки

Почти невидные зрачки
Следят, как злоба дню довлеет,
И медленно проходит Рок.
Как бы всклокоченный венок
На голове его седеет.

«Оставь меня, девушка, нимфа: ты слишком красива…»

И жизни даровать, о лира!

Твое согласье захотел.

Баратынский