Ноктюрны (сборник)

Когда Семен Васильевич проснулся на другой день утром, кухарка Пелагея поманила его пальцем и сообщила шепотом:

– Барин, а ведь барин-то уехал…

– Какой барин?

– А Захар Ильич. На самом брезгу велели заложить лошадей и уехали…

– Ты что-нибудь путаешь…

– Чего тут путать, когда они и барышню с собой увезли. Сами и одевали барышню…

У себя в кабинете Семен Васильевич нашел на письменном столе лаконическую записку:

«Увожу Настеньку… Если будешь догонять или требовать ее назад – убью на месте. Так и знай. И твою великолепную Анну Федоровну тоже убью и отвечать никому не буду. Твой дядя Захар Парначев».

На окне спальни Анны Федоровны красовался букет из «мать-и-мачехи».

XII

Прошло пять лет.

Парначевы жили зимой по-прежнему на Николаевской, а на лето уезжали в Парначевку. Сусанночка превратилась в хорошенькую пятилетнюю девочку, напоминавшую несколько по типу Настеньку. Последнее просто убивало Анну Федоровну, напоминая ей о прошлом. Да, Настенька уже принадлежала прошлому… Захар Парначев похитил ее, а затем определил на свой счет в институт. Это было лучшим разрешением вопроса. Настеньке было уже тринадцать лет, и ее видела по праздникам только одна Варвара Васильевна. Из института не отпускали домой даже летом. Девочка сильно выросла, пополнела и отлично училась. Прошлое для нее было подернуто тяжелой дымкой, и она старалась не думать о нем. Впрочем, ей иногда почему-то делалось жаль отца, того отца, каким он был до своей женитьбы. Почему-то ей казалась, что он опять будет таким и, она крайне огорчалась, что в течение пяти лет он ни разу не заехал навестить ее и не написал ни одного письма. И все-таки Настенька продолжала его любить и считала хорошим.

– Папа кланяется, – говорила каждый раз Варвара Васильевна. – Только он страшно занят…

Настенька опускала глаза, выслушивая эту святую ложь. Она знала, что тетка говорит это в утешение ей и что отец по-прежнему не хочет ее знать. Раз девочка боязливо спросила тетку:

– А девочка?

– Какая девочка? Ах да, Сусанночка… Она уже большая.

– Мне ее хотелось бы видеть, тетя… Ведь она мне сестра, тетя! Я часто думаю о ней и люблю ее…

Раз Варвара Васильевна приехала очень встревоженная и сказала Настеньке, что они поедут к отцу.

– Папа нездоров? – испугалась Настенька.

– Да… Серьезного ничего нет, но он желает тебя видеть. Я взяла для тебя отпуск всего на несколько часов.

Настенька страшно испугалась и была рада. У нее дрожали руки и ноги от волнения, когда она выходила на подъезд. Ей казалось, что отец умирает… О, как она желала его видеть и как боялась желать этого!

– Папа давно болен? – спрашивала она дорогой.

– Да, милая… Скоро уже будет год. У него что-то с сердцем…

– А когда сердце болит, умирают?

– То есть как тебе сказать… Болезней сердца много. У него что-то мудреное: перемещение сердца.

– Ты когда его видела, тетя?

– Вчера… Он посылал за мной и все время говорил о тебе. Ведь он любит тебя…

– Я это знаю, тетя…

Им отворила двери нарядная горничная в крахмальном переднике. Варвара Васильевна торопливо разделась и повела Настеньку в гостиную. В гостиной одна дверь вела в столовую, а другая в кабинет. Горничная сходила узнать, можно ли войти к барину, и проговорила:

– Пожалуйте…

Она все время не спускала глаз с барышни, в которой сразу узнала старшую сестру Сусанночки. Между девочками было самое трогательное сходство, и горничная только покачала головой. Надо же было случиться такой оказии…

В кабинете был полусвет, и Настеньке показалось, что на широкой оттоманке лежит один плед. Но этот плед тяжело зашевелился, от белой подушки отделилась совсем белая голова, и послышался слабый голос:

– Ах, как я тебя ждал… да, ждал…

– Семен Васильевич, помните наше условие: не волноваться. Доктор вам строго запретил…

– Да, да…

Настенька нерешительно подошла к оттоманке к сама взяла искавшую ее сухую, горячую, исхудавшую руку. Два большие, лихорадочные глаза так и впились в нее. Она совсем не узнала отца.

– Настенька, ты… ты меня не узнаешь…

Запекшиеся губы вытянулись в больную улыбку. Варвара Васильевна подошла к окну и смотрела через штору на улицу. Настенька опустилась на колени и поцеловала отца в лоб.

– Какая ты большая… – слабо говорил больной, закрывая глаза. – Да, большая совсем…

– Мне скоро четырнадцать лет…

– Да, да… помню… И ты ужасно походишь на свою мать…

Варвара Васильевна сделала нетерпеливое движение. Больной посмотрел на нее и умоляюще проговорил:

– Варя… оставь нас одних… я позову…

– Семен Васильевич, а что сказал доктор?

– Ах, Боже мой… Не все ли равно? А я так счастлив… Я позову, Варя…

Варвара Васильевна тихо вышла.

Наступила тяжелая пауза. Сделанное усилие стоило дорого больному, и он чувствовал, как его голова кружится и мысли точно расползаются. Боже, как он ждал этого дня и вот теперь не может говорить.

– Настенька, садись… вот сюда… ближе… Я много думал о тебе… все пять лет думал…

– Я знаю, папа…

– Я знаю, что ты не сердишься на меня… и немножко меня любишь… да?

– Очень люблю, папа…

– Да, да…

Опять пауза. Больной тяжело закашлялся. От каждого усилия у него ходили круги перед глазами.