Ноктуарий. Театр гротеска

На следующее утро меня разбудил шум на улице за окном. Это была та же бредовая какофония, что я слышал днем ранее, когда впервые прибыл в северный приграничный город и стал свидетелем диковинного парада. Но когда я встал с постели и подошел к окну, то не увидел никаких признаков грохочущей процессии. Тут я обратил внимание на дом, прямо напротив того, в котором ночевал. Одно из его самых высоких окон было открыто нараспашку и чуточку ниже его слива, прямо посреди серого фасада висело человеческое тело – за шею, на толстом белом канате. Веревка была туго натянута и через окно уходила внутрь дома. По какой-то причине весь этот вид не казался неожиданным или неуместным, даже когда незримый парад забренчал оглушительно громко и даже когда я узнал повешенного – а тот обладал чрезвычайно хрупким телосложением, почти как дитя. Хотя он и постарел за много лет с тех пор, как я в последний раз его видел, а волосы с бородой лучились белизной, несомненно, тело принадлежало моему старому целителю, доктору Зирку.

Вот теперь я увидел идущий парад. С дальнего конца бесцветной, туннельной улицы в белых свободных одеяниях вышагивало клоунское существо – голова-яйцо изучала дома по обеим сторонам. Когда оно поравнялось с моим окном, то задержало на мне взгляд с прежним выражением спокойной злобы, а затем двинулось дальше. За его фигурой проследовал строй оборванцев, впряженных канатами в повозку-клетку, катившуюся на деревянных колесах. Предметов стало еще больше, чем в прошлый раз, они стучали о прутья клети. Нелепый инвентарь теперь дополняли пузырьки с таблетками, гремевшие своим содержимым, блестящие скальпели и инструменты для распиливания костей, шприцы и иглы, связанные в пучки, как гирлянды на новогодней елке; и отрубленную собачью голову сжимал петлей стетоскоп. Деревянные жерди от накиданного на них добавочного веса, раскачивались на излом. Поскольку клетку не закрывала крыша, я мог из своего ока заглянуть внутрь. Но там ничего не было, по крайней мере в ту минуту. Как только повозка доползла до меня, я посмотрел через улицу на повешенного и толстый канат, на котором он болтался, как кукла. Из темноты за открытым окном появилась рука, сжимавшая гладкое стальное лезвие. Толстые пальцы на этой руке украшало множество вульгарных колец. После того как лезвие несколько раз прошлось по канату, тело доктора Зирка сорвалось с высоты тусклого серого дома и упало в открытую повозку, которая как раз проезжала под ним. Процессия, прежде медленная и сонливая, теперь по-быстрому скрылась с глаз, и отзвуки буйства приглушенно затихли вдали.

Чтобы со всем покончить, подумал я, покончить со всем – в любом виде, как вам будет угодно.

Я поглядел на дом, стоявший через дорогу. До этого распахнутое, окно сейчас было закрыто, а шторы завешены. Туннелевидная улица серых домов была абсолютно тиха и абсолютно недвижна. И тогда, словно в ответ на мое сокровенное желание, с бесцветных утренних небес полетели редкие хлопья снежинок, и в каждой шептал тихий, вкрадчивый голос. И долгое время я продолжал смотреть из окна на эту улицу и на этот город, про который знал, что дом мой здесь.

Когда услышишь пение, то знай – уже пора

Я достаточно долго прожил в городе у северных рубежей и по истечении некоего сокровенного времени стал полагать, что уже никогда его не покину – по крайней мере, пока жив.

Я верил, что в будущем наложу на себя руки, а возможно, умру от более распространенных причин: жестокого несчастного случая или, там, продолжительной болезни. Но одно счел непременным – моя жизнь уже по праву закончится в пределах города либо вблизи его предместий, где частые и плотно застроенные улочки начинают редеть и наконец растворяются в безлюдных и бесконечных полях. После смерти, как думал, или невольно уверился я, меня похоронят на загородном кладбище, расположенном на вершине холма. Мне и в голову не приходило, что есть люди, готовые мне объяснить, что с тем же успехом я не умру в этом городе, следовательно не буду зарыт или как-то иначе погребен в пределах кладбища на вершине холма. Эти люди наверно сошли бы за кликуш или в какой-то мере пройдох, поскольку любой постоянный житель северного приграничного города казался либо тем, либо этим – а часто и обоими сразу. Эти особы вероятно подсказали бы мне, что вполне возможно не умереть в этом городе и при этом никуда из него не деться. Я начал постигать, как такое могло бы произойти, в ту пору, когда жил в маленькой укромной квартирке на первом этаже большого коммунального дома в одном из старейших городских районов.