Ноктуарий. Театр гротеска

Дом с верандой – не из тех мест, где хочется остаться подольше. Свет луны сквозь пыльные жалюзи, пол, усеянный дохлятиной, пустые абажуры без ламп. И невероятная тишина. Я чувствовал не отсутствие звуков как таковое, а удушение бесчисленных шорохов и даже голосов, подавление любого шума из тех, которые обычно слышишь в старом доме глубокой ночью, всех голосов вообще. Силы, необходимые для поддержания такой тишины, наполнили меня благоговением. Бесконечный ужас и мрачность зараженного дома, прошептал я. Вселенная бунгало, подумал я про себя. Неожиданно меня охватило чувство эйфорической безнадежности, сильным дурманом оно прошло сквозь тело, и все мои мысли, все мои движения словно повисли, паря, как во сне. В лунном свете, мерцающем сквозь пыльные жалюзи, я был столь же тих, как и весь остальной мир.

Художественный текст, записанный на кассету, носил название «Дом с верандой (плюс тишина)». Этот и другие монологи-фантазии обнаружил я в Галерее Искусств Далии Д., находившейся неподалеку от главного филиала публичной библиотеки, где я работал в отделе языкознания и литературы. Порой я уходил в галерею на время обеда и прямо там перекусывал едой, принесенной в бумажном пакете. Тут и там в галерее были расставлены стулья и скамейки: хозяйка заведения радовалась любым посетителям, сколько бы они тут ни торчали. Жизнь ее была неразрывно связана с галереей – этим маленьким утлым закутком. Казалось бы, это совсем нетрудно – содержать помещение такой малой площади: всего-то одна комната, до отказа забитая произведениями искусства, сопутствующими товарами и сувениркой. Но непохоже было, чтобы кто-то тут вообще наводил порядок. Сквозь мутную от грязи витрину случайный прохожий не смог бы рассмотреть ни картины, ни скульптуры (а те не менялись из года в год). С улицы за скромным окном угадывались лишь какие-то забытые призраки пресных цветов и размытые формы, особенно невнятные поздними ноябрьским вечерами. Внутри в галерее все было в таком же состоянии – от сырого линолеума, где сквозь трещины просвечивал бетон, до потолка, причем довольно высокого, с которого сыпались куски штукатурки. Если вынести из комнатушки все картины, скульптуры и прочие товары, никому и в голову не пришло бы, что ее некогда занимала художественная галерея, а не нечто гораздо более примитивное.

Многие знали, пусть и из вторых рук, что хозяйка галереи зарабатывала на жизнь совсем не продажей выставленных тут предметов искусства – да и кто согласился бы у нее выставляться, кроме самых наивных или совсем уж отчаявшихся художников. Насколько я знаю, в том числе и по моим недолгим беседам с ней, в свое время она перепробовала массу разных занятий. Когда-то и сама была художником, и некоторые ее работы ютились где-то в углу галереи – сваленные как попало в ящиках из-под сигарет. Разумеется, прокормить такая галерея не могла, хотя и затрат требовала минимальных, но хозяйка и не скрывала, чем зарабатывает на жизнь.

– Кто захочет купить такое барахло? – обратилась она однажды ко мне, ткнув изумрудно-зеленым лакированным ногтем в «барахло». Этот цвет доминировал в ее гардеробе, состоявшем из длинных свободных нарядов, которые она любила украшать самыми невообразимыми платками и шарфами – они волочились за ней по полу, когда она расхаживала по галерее. Она остановилась и ткнула носком изумрудно-зеленой туфли проволочную мусорную корзину, заполненную маленькими кукольными конечностями, разрисованными в разные цвета.

– О чем вообще люди думают, создавая такие вещи? О чем я думала, когда рисовала всю эту кучу – вон там, в ящиках? Но с меня хватит, я сыта всем этим по горло.