Следующая ступень в модели замкнутого круга негативного взаимодействия – ослабление самоуважения. Осознание того, что ты не можешь быть в обществе других, создает ощущение собственной неудачливости и неспособности. И когда самоуважение на нуле и другие люди не принимают тебя в компанию, ты начинаешь думать о них плохо. Оставшиеся в стороне дети заранее ожидают, что их не примут в компанию, как бы вежливо они об этом ни попросили. С таким настроением весьма непросто сделать попытку – или даже помыслить о ней. Хотя ребенок и надеется на лучшее, негативные представления все равно заставляют его верить, что, напротив, ничего не получится, а это вынуждает мальчика или девочку с целью самосохранения загодя думать плохо о тех, кто не будет считать их «своими». Опасения превращаются в недоброжелательность – и в результате ребенок уж точно не будет принят в компанию, он будет отвергнут и, возможно, приобретет дурную репутацию. Что, в свою очередь, уменьшит его шансы на позитивное взаимодействие с другими.
Этот замкнутый круг неприятен тем, что, «разогнавшись», он только повышает уровень оторванности ребенка от сверстников. Но хорошо то, что круг содержит ситуации, в которые взрослые могут тем или иным способом вмешаться: например, чаще организовывать для малышей совместные игры с другими детьми или направлять их взаимоотношения в позитивное русло. Уверенность ребенка в себе и собственных умениях можно укрепить, обучая детей социальным навыкам и различным способам того, как лучше, например, попросить других принять его в игру, как проявить дружелюбие по отношению к другому ребенку и предоставить ему возможность примкнуть к компании. Пока дети маленькие, инструментов много. Чем старше они становятся и чем дольше вращается замкнутый круг, тем труднее нам прекратить его движение. Да, это становится сложнее – но все еще возможно.
«Одиночество – острое чувство. Как если бы я сделал что‑то ужасное и это мое наказание. Я начал дразнить других детей в школе, меня стали считать странным, и я потерял друзей. Я помню, как однажды мама, проглядывая мой дневник, сказала, что мне нельзя больше задираться, потому что у нее уже нет никаких сил с этими проблемами. Потому что и без того сложностей хватает. Мне это не понравилось, это звучало как обвинение… Как будто я был во всем виноват. Да я в том возрасте не понимал, почему я так делал! Я много раз спрашивал у мамы, когда же мы переедем, и никогда ничего толкового в ответ не слышал».
К сожалению, негативные мысли и ожидания одинокого ребенка иногда бывают связаны не только с другими людьми, но и с самим собой – в том случае, когда одиночество становится затяжным. Точно так же, как подросток‑социофоб, одинокий подросток начинает чрезмерно контролировать свое поведение и подвергать себя излишней критике. Когда угнетающее одиночество длится и длится, а плохому настроению не видно конца, у многих одиноких начинает формироваться представление о том, что виноват в этом он сам. Такой вот он неправильный, странный, ни на что не годный, плохой или скучный человек, который никому не может быть интересен.
В соответствии с разработанной американским социальным психологом Бернардом Вейнером теорией атрибуции – или, иначе говоря, модели выявления причин, – способы, при помощи которых разные люди объясняют свое одиночество, подразделяются на три категории. Причина происходящего – скажем, того, что я одинок, – может быть обнаружена как внутри себя, так и вовне, в постоянных или переменных факторах, которые можно или нельзя контролировать. Ребенок, полагающий, что он одинок в силу внешних обстоятельств, которые со временем тем или иным образом изменятся (например, друг заболел корью и его не будет в школе всю следующую неделю), находится в лучшем положении. Его одиночество связано с определенной ситуацией – с тем, что придется быть одному в школе, особенно на переменах, а не с чувством одиночества еще и дома, в кружке или в ином месте. До тех пор пока мы верим, что можем влиять на наше собственное положение и что оно со временем и в результате наших усилий будет меняться, у нас будут и перспективы. Но когда мы сдаемся и начинаем думать, что мы не в состоянии что‑либо изменить, тогда наши возможности уже предельно малы.
«Мое одиночество таково, что у меня ни на что нет сил. Я не хочу сдаваться на полпути, но я уже настолько от всего устал, что мне кажется, что все это в конце концов не имеет никакого смысла.
Возможно, это потому, что я всегда был одинок и где‑то в подсознании уверен, что так оно, наверное, всегда и будет. Как же меня бесит мой характер и эти комплексы. Надо с этим что‑то сделать – только сил нет. Я устал выплакивать эту мировую тоску. Устал от людского вещизма, поверхностности, эгоизма, холода и равнодушия».