Ноль рублей в месяц. Первый эпизод

Он встал и, ничего не понимая, побрел по лесу. Не то чтобы он совсем ничего не помнил. Например, знал, что какой-то Гагарин в космос летал. Но когда летал? Откуда летал? Еще он точно знал, что на дворе двадцать первый век. Еще то, что Бога нет – ученые доказали. Еще то, что где-то есть умиротворяющее белые мертвые горы… Вот только где? А еще какой-то Плачидо привязался. Кто такой? Хер какой-то вроде…

Он брел куда-то, сам не зная куда, отмахиваясь от комаров. Было ни жарко, ни холодно. Кажется, раннее утро, а может, светлая ночь. Слегка туманно, приятно, матово-сероватое небо… Вот только жажда нестерпимо мучила и так есть хотелось, что не описать! Будто он год не ел до этого. Месяц уж точно. Вспыхивали разные обрывочные воспоминания – все о еде: витрина, забитая аппетитными штруделями, пончиками и пирожными, изысканная глубокая тарелка с простоквашей, а в простокваше, как бегемот, нежится большая картофелина в мундире… «Ох, сюда бы сейчас эту картошечку! И бегемота тоже можно! Я и бегемота за раз слопаю!»

Он искал что поесть, но суровый хвойный лес даров не предлагал: ни ягод, ни грибов, ни хороших шишек. Тем не менее белки и бурундуки сновали здесь как в заповеднике; тучи из комаров обрадовано звенели, пчелы то и дело, недовольно жужжа, врезались в его поросшие легкой щетиной щеки. «Хорошо хоть не слепни». Так он плутал часа три, оголодавший, истерзанный гнусом, исколотый хвойными иголками. Эти три часа показались ему вечностью, полной отчаянья, страха, паники вечностью. Раза три он видел одну и ту же страшноватую корягу – и понял, что ходит кругами, и потерялся, не зная, куда идти.

Когда он в четвертый раз заметил то кривое бревно, то подошел ближе. А с коряги на него будто уставилась страшная, искрученная, морда с открытой пастью.

– Отпусти меня, – смотря на корягу, но обращаясь к лесу, к неведомым силам природы или древним богам, взмолился он, а из левого его глаза стекла к подбородку непрошеная слеза. – Я буду хорошим мальчиком, честным и послушным. Клянусь! Отпусти, пожааалуйста… Жизнь сохрани, к людям выведи…

Так вроде, когда он был маленьким, его научили в лесу говорить… Дикость и темнота, разумеется, но сейчас не до насмешек над деревенской «неученостью». Далее надлежало поднести лесу дар – и он оставил у коряги шариковую ручку. А когда уходил от коряги, то крестился по «ведовской» науке и бормотал:

– Иже си на небесах… да светится имя твое…. Иже си на небесах… да светится имя твое…

Продолжения он не помнил, молитв он не знал…

Вдруг он вышел на полянку и узрел солидный, явно недавно установленный здесь, одинокий крест из дерева под двухскатным козырьком крыши. А у креста в зарослях камыша журчал по горке из камешков ручеек, била, как из пляжного, советских времен, фонтанчика, струйка воды! Он подбежал к родничку, упал пред крестом на колени и стал жадно глотать воду. «Ничего вкуснее отродясь не пил!»

– Ой! – вдруг вскрикнул голосок.

Он, поднявшись, обернулся – в шагах пятнадцати от него, за камышом, стояла женщина в русском народном одеянии: красноватый сарафан, расшитые «крестиком» рукава рубахи; а на голове повязан цветастый платок. Она оторопело разглядывала его, он – ее. «Лет тридцать, не писана краса, но симпатичная, брюнетка… в теле бабенка… в ее руке деревянное ведро, на ногах красные "боярские" сапожки… Ходячий краеведческий музей…»

– Эээ, – первым попытался заговорить он и неожиданно для себя выдал: – Битте-дритте, фрау-мадам!

Женщина, бросив ведро, завизжала и пустилась наутек.

– Немцы! Немцы! – испуганно орала она.

– Эээ, стой, – побежал за ней он. – Какой я немец?! Я русский! Стой же, барышня!

Бегала барышня лучше него. Минуты через три он понял, что не может дальше – дыхалки не хватает. Держась за правый бок, он спешил за огоньком красного сарафана, спотыкаясь в больших ему сапогах и выкрикивая:

– Не бросай меня! Умоляю! Я русский, дура! Я не помню ничего! Я же пропаду! – упал он на колени среди исполинских сосен. – Спаси же меня! Пожааалуйста… – опять неожиданно для себя разрыдался он.

Женщина остановилась в отдалении. Постояла, поглядела на него с минуту и выкрикнула:

– Здесь сиди! Жди!

*

Ждать пришлось недолго. И получаса не прошло, как женщина привела трех бородатых мужиков. «Ильи Муромцы деревенского пошиба, с лопатами, – боязливо думал он, рассматривая их хмурые лица. – Лопата-то в умелых руках, оружие, как меч, грозное. А после могилку мне здесь же выроют…»

– Пшли, – басом приказал «главный Муромец». – И помалковай, итарвент.

«Итарвент» благоразумно послушался.