Ноль рублей в месяц. Первый эпизод

Привели его к окраине деревни – там на пустыре, среди кочек и бурьяна, толпился «сельсовет» – человек двести: мужики, старики, юноши. Все одеты просто, серо, у всех штаны заправлены в сапоги. Отдельно «скучковались» женщины и пара старушек. Тоже в весьма простых, неброских цветов, платьях. Знакомая брюнетка единственная ярко выделялась из блеклой толпы на этом собрании. Председательствовал же столетний, да бойкий, с прямой спиной, авторитетно белобородый дед, опрятно подстриженный и облаченный в длинное, черное, тоже опрятное платье. «Поди, местный поп».

– И чьих ж ты таких, немец, будёшь? – спросил дед.

– Да не немец я! Русский я! Родненький! Свой!

– Звать как?

– …Иваном.

– Хе! – крякнув, хитро прищурился дед. – А фамильё?

– Эээ… Не знаю… Я не помню ничего толком! Не знаю, как здесь очутился. Не помню, кто я и как раньше жил… Но я русский! Русский! О! Плачидо я, наверное. Помню, что на «О» моя фамилия заканчивалась.

– Скидывай свою мундиру, – приказал дед. – Глянем, какой ты плачидо…

Новоиспеченный Иван снял ватник и просторный мундир. «Женская кучка» заохала, увидав его истощенную, ребристую, как батарея, грудь.

– Цыц! – грозно прикрикнул на женщин дед, мгновенно оборвав этот приступ сердоболия. После дед брезгливо взял мундир, потеребил его немного и торжествующе им потряс перед Иваном. – Вот! – указывал он на подкладку. – «Хер» намалевано! – швырнул дед мундир Ивану почти что в лицо.

Иван тоже с удивлением усмотрел старый, еле видный, чернильный штамп, будто как из библиотеки или архива. Четко можно было разобрать только слово «Herr».

– Нуу? – выпытывающе смотрел на Ивана дед. – Объясняйсь! С кудава ты такой хер в нашем Писькино взялся?

– Пии… – надевая балахон-мундир, широко открыл глаза Иван.

– Не пищи! Быро объясняйся, да не звезди! У меня на звездных чуйка!

– Я бы рад… – развел руками Иван. – Но я ничего толком не помню… Горы помню, снежные, высокие… Пальма вроде там еще была…

– Деда Фанасий, да он небось тальянец! – сказала та, знакомая Ивану, брюнетка.

– Да цыц ты, Марья!

– Чё цыц? – не испугалась та. – Нету у немцев ни гор, ни пальм. Они у тальянцев есть. И вон он какой чернявенький… хоть и седой. Тальянец!

– Нууу… – прищурился дед. – А скажи-ка нам, Ваня, чё-ньбудь по-тальянски!

– …Дольче-габана.

– И чё енто такое?

– Не помню…

Далее «сельсовет» решил посовещаться. Иван терпеливо, молча ждал вердикта. В те десять минут он боялся не смерти от лопаты, а того, что его изгонят. Простые деревенские дворы, избы, яблони, хлева-амбары и размашистые огороды, что он наблюдал, после леса с комарами казались ему чертогами у райских кущ: там, в избах, ели. Он был готов руки до конца жизни целовать тому или той, кто подаст ему кусок плесневелого хлеба.

Наконец дед вышел вперед и сказал Ивану:

– Так будёт: мы не нехристи, чтоб путника прибить, даж его не накормив. И немца, коль он гость, накормим. Пшли, хер Плачидо, в избу к Марье – там еще разберемся, кто ты есть… Главна, чтоб не черт!

– …Спасибо, – выступили на глазах Ивана слезы.

– Не плакай, плачидо, а Марье спасибо скажи. Я б тя!.. – и гордо, ударив себя кулаком в грудь, представился дед: – Афанастий Писькин.

– Теперь понятно, почему ваша деревня так называется…

– Да Писькиных у нас тута много, – кивнул дед Афанасий. – Марья она тоже Писькина.

– А… прошу прощения за любопытство… Это слово что у вас означает?

– Ты чё? Дожил до седой башки, а не знаешь, что такое «писька»? Мы, старообрядцы, Ваня, просто с властью никоды не ладили… – говорил по дороге к ближайшей избенке дед. – Не любят нас. Апзиция мы! Анархисты и всем округ диссиденция!.. А доку́менты были нужны…

*

Местные староверы и впрямь оказались людьми простыми и добрыми, а еще очень веселыми. Пока, за столом, Иван жадно глотал холодную тушеную картошку в мясном бульоне (наяривал ложкой так, что за ушами буквально трещало), в избу Марьи то и дело кто-то заглядывал. Женщины, девчонки и мальчишки беззлобно хихикали, впервые лицезря «тальянца». Мужики улыбались в бороды и наперебой хвастались своими часами: приносили то ручные, то настольные, то даже настенные. Все часы их были механическими, «копеечно-совковыми», на взгляд Ивана, да допотопными. В какой-то момент поток посетителей иссяк, а Иван понял, что объелся. «Но до чего же хорошо!» Его желудок не болел, а будто ласково мурлыкал, переваривая пищу.