“Nomen mysticum” («Имя тайное»)

Да, Речь Посполиту спасло чудо – но после череды разрушительных войн страна лежала в руинах. То были плоды, посеянные князем Вишневецким, плоды, которые Республика Обоих народов пожинает до сих пор…

За спиной хлопнула дверь. Нить размышлений оборвалась. Кастелян обернулся – на пороге стояла Ганна Катажина.

– Добрый вечер, милостивая пани, – кастелян встал, поклоном приветствуя нежданную гостью.

– Добрый вечер, пан Славута, – юная княгиня прошла вдоль стеллажей, коснувшись рукой отсвечивающих тиснёным золотом коричневых корешков фолиантов. – Когда не спится, я иногда прихожу сюда.

– Да, здесь прекрасная библиотека.

– Да… – произнесла княгиня, думая о чём-то своём. – Пан Славута… за ужином вы рассказали о вашем недруге, который спас вас и стал вашим другом… это правда?

– От начала и до конца.

– И вы хотели его смерти?

– Настолько, что дрался с ним на саблях, и ранил его.

– Ранили, но не убили?

– Провидение в последнюю секунду остановило мою руку. Если бы я нанёс ещё один удар, то сегодня был бы мёртв.

– Потому что потом он спас вас?

– Да, благодаря ему я до сих пор жив.

– И сейчас вы не испытываете к нему ненависти?

– Скажу больше – я до сих пор скорблю по его гибели.

Юная княгиня на минуту задумалась.

– А причиной вашей былой вражды… стала женщина?

– Да.

– И она предпочла его?

– Таков был её выбор.

– И они обвенчались?

– Что Господь соединил, человек не разъединит.

– И вы отпустили её из своего сердца?

Кастелян на мгновение замялся.

– Время лечит раны, в том числе и сердечные. Кроме того, я встретил свою настоящую любовь.

Из глубины памяти вновь встал образы жены. С каждым прожитым годом её лицо становилось расплывчатым – но в последние дни он мог вспомнить каждую чёрточку, каждый завиток волос…

– Но почему вы сейчас один?

– Она умерла.

– Умерла… – эхом отозвалась юная княгиня.

Разговор прервался. Ганна Катажина, чтобы перевести беседу на другую тему, бросила взгляд на книгу, лежащую перед кастеляном.

– Вы интересуетесь метрикой? Наверно, её никто не брал с полки лет десять. Здесь столько других книг… У нас в кляштаре тоже была прекрасная библиотека.

– Вы воспитывались в кляштаре?

– Мои родители умерли рано. Вначале меня отправили в варшавский приют визитанок. Затем Mapия Казимира основала кляштар бенедектинок, и я стала послушницой. Сёстры-сакраментки были очень добры ко мне. А полгода назад приехала сюда, чтобы стать невестой Кароля Станислава. Но сейчас хотела бы вернуться обратно. Здесь, в миру, всё иначе, – девушка поправила локон волос, а затем повернулась к кастелянв. – Пан Славута, могу я вас попросить об одном одолжении?

– Разумеется, ваша милость.

– Я хочу помолиться в костёле. Побудьте со мной.

– Я готов, ясновельможная пани.

Княгиня и кастелян спустились вниз, и оказались в необъятном помещении несвижского храма. Ганна Катажина встала на колени перед алтарём. Славута, чтобы не мешать, отошёл в левый неф и принялся рассматривать убранство костёла.

Творение великого Яна Марии Бернардони в то время ещё не было украшено знаменитой фресковой росписью – она появилась полвека позднее. Пока же и стены, и купол собора были девственно-белыми – костёл украшали лишь резьба на колоннах, каменные изваяния святых да многочисленные барельефы. Внимание кастеляна привлекла плита из светлого камня, встроенная в стену левого нефа – надгробие князя Миколая Кристофа Радзивилла. Первый несвижский ординат был изображён коленопреклонённым, в одежде пилигрима, с молитвенно сложенными руками. Вокруг князя в беспорядке лежала сброя – меч, копьё, латные перчатки, шлем, шпоры.

Рядом с надгробием стояла храмовая хоругвь – в тусклом сиянии свечей на шёлковом полотнище неярко блестела вышитая золотом надпись “Ad maiorem Dei Gloriam” [41].

Столетие назад Стефан Баторий пригласил в Речь Посполиту иезуитов. Везде, где появлялись святые отцы – Вильне и Гродне, Несвиже и Новогрудке, Полоцке и Менске возводились величественные костёлы, звучали молитвенные песнопения и величественные звуки органа, а небо уже почернело от дыма первого аутодафе – в Варшаве по обвинению в атеизме обезглавили и сожгли брестского подсудка Казимира Лыщинского.

Юная княгиня поднялась с колен и направилась по направлению к кастеляну. Одновременно от одной из колонн отделилась фигура в капюшоне.

– Пан Славута, я попрошу вас ещё об одной услуге. Проводите меня в крипту, – произнесла Ганна Катажина, затем повернулась к монаху и тихим голосом отдала какие-то распоряжения – тот отомкнул массивную, кованую железом дверь – открылась лестница, ведущая вниз. Пройдя под сводом, украшенным фреской, изображающей три черепа с перекрещёнными косой и лопатой, Ганна Катажина и Славута оказались в крипте, состоящей из центральной галереи и пяти небольших склепов.