“Nomen mysticum” («Имя тайное»)

– Не всё так просто… в моей власти не так уж и много… – Катажина на секунду задумалась. – Я всю свою жизнь принесла в жертву интересам страны и своего дома. С ранних лет меня воспитывали для служения Господу, а затем во имя интересов семьи отдали замуж за нелюбимого человека – да простит мне эти слова мой покойный супруг. То была воля моей матери, так требовали интересы рода, и я ей покорилась. Я любила другого, и сейчас в глубине души его люблю – той первой любовью, которая бывает только раз, которая никогда больше не приходит и которую вспоминаешь всю оставшуюся жизнь. Я рано вышла замуж и рано стала вдовой. Брак с князем Радзивиллом также был совершён не по моей воле – об этом меня просил брат. Я делала всё, что мне велели интересы моего рода и интересы моей страны. Во избежание политических осложнений я не могу прибегнуть к помилованию.

– Чему быть, того не миновать. Если гетман ищет повод для рокоша, он его найдёт. Если не сегодня, то завтра.

– Может быть. Но я этого повода ему не дам. И не просите меня об этом, – княгиня встала с кресла и тяжёлыми шагами прошла по комнате. – Мир в Речи Посполитой и жизнь одного человека – вещи несоизмеримые.

Катажина произнесла эти слова хорошо знакомым Славуте непреклонным тоном. Кастелян вдруг поймал себя на мысли, насколько похожа его собеседница на своего венеценосного брата – словно тень короля Яна Собесского вдруг возникла из темноты ночи и встала за спиной старой княгини.

– Казнить нельзя помиловать… – кастелян вытер пот со лба. – Но как вы будете с этим жить?

– Я видела рокош князя Любомирского, – княгиня подняла голову. – Любую войну с внешним врагом можно выиграть. Но любая война внутри страны оборачивается поражением. Если я смогу предотвратить новый рокош, моя совесть будет чиста.

– Казнь Агнешки станет убийством.

– Не надо громких слов. Разве на войне не убивают? Разве вы не воевали?

Кастелян почувствовал, как кровь горячей волной прихлынула к его лицу.

– Гусарская сабля и топор палача сделаны из одного железа, но рубят по-разному. Моя рука тысячу раз сжимала эфес, но рукояти топора никогда не коснётся.

– Ступайте, – холодно бросила княгиня.

Кастелян, отвесив поклон, повернулся к двери.

– Стойте! – Катажина вернулась к столику, снова открыла дверцу и вынула кошель, украшенный личным гербом Катажины Радзивилл. – Я знаю, золото не всесильно. Но оно может многое. Попытайтесь! Большего я вам предложить не могу. Только верните мне кошель.

Кастелян на секунду задумался.

– Хорошо, ваша милость, я верну вам его… но только завтра утром.

Княгиня задержала взгляд на собеседнике.

– Я буду ждать вас в любое время дня и ночи, – Катажина подошла к висевшему на стене распятию и сотворила крёстное знамение. – Будем уповать на милость Господа. Ступайте.

Славута ещё раз поклонился и направился к выходу. Сгоравшие от любопытства придворные волной отхлынули от дверей. Кастелян обвёл толпу холодным взглядом и сильнее, чем обычно, поволакивая правую ногу, направился к башне-браме.

Енас уже выпряг лошадей, и сейчас непринуждённо болтал о чём-то с жолнерами.

– Запрягай обратно, – сухо произнёс кастелян, садясь в возок.

Енас на секунду замешкался, затем тяжело вздохнул и вновь принялся запрягать.

– Да побыстрее, не мешкай! – прикрикнул Славута. – Поедешь к ратуше.

Но едва возок въехал в местечко, кастелян неожиданно изменил решение.

– Теперь правь к фальварку через ближнюю браму.

Енас удивлённо обернулся, но подчинился. Выехав из города, карета пересекла рощу и выехала к пруду, на другой стороне которого располагался фальварк. Кастелян велел остановить около большого камня, лежащего на развилке дорог. Чуть поодаль стояла большая изба, все окна которой были ярко освещены.

Славута вышел из возка, огляделся – его взгляд остановился на зарослях малинника, опоясывающих придорожный овраг.

– Ступай в шинок, выпей кружку пива, – Славута сунул кучеру несколько медных солидов. – Когда Гурвич будет наливать, скажи, пусть идёт к оврагу, и никого с собой не берёт. И сам долго не засиживайся – когда допьёшь, возвращайся, и правь к замку.

– А ваша милость?

– Ноги есть, сам дойду. Ну давай, живее.

Енас направился по направлению к избе. Славута, спрятавшись за кустарником, видел, как из избы выбежал шинкарь и трусцой побежал к оврагу. Завидев кастеляна, он снял с головы шапку.

– Ваша милость… какими судьбами? Я так и думал, что увижу именно вас… хотя вы у меня столь редкий гость… Как здоровье ясновельможной пани княгини? Чем могу вам служить?

– Абрам, гости у тебя?

– Ваша милость имеет в виду трёх особ, приехавших сегодня из Новогрудка?

– Их самых. Где ты их разместил?

– В сарае возле млына. Но сейчас они здесь, – шинкарь кивнул в сторону избы.

– Скажи старшему, чтобы шёл к млыну. Только пусть всё сделает вид, что по нужде выходит, и скоро вернётся обратно. Пусть ещё что-нибудь закажет.

– О, эти гости мало заказывают, а платят и того меньше… Кажется, их кошельки пусты.

– Они скоро станут щедрее.

– О, пан кастелян всегда держит слово…

– И ничего не забывает.

– Да, ваша милость, понимаю… Как всегда, надо держать язык за зубами.

– Ступай.