“Nomen mysticum” («Имя тайное»)

И снова из жерл вырвались языки пламени, вновь задрожала земля – это заговорили польские пушки, наведённые на мост через Дунай. Было видно, как ядра рушат деревянные опоры, как перекрытия деревянного моста разлетаются в щепки, как толпа сипагов отхлынула обратно, стараясь скрыться за спасительными стенами Парканского замка.

И тогда наступил звёздный час Славуты – он вскочил на коня и выхватил саблю.

– Ударим им в спину! За мной!

И тысяча голосов ответила хором:

– Виват!

Гусары на всём скаку ударили во фланг и смешались с толпою бегущих сипагов – янычары на крепостной браме увидели опасность лишь тогда, когда копыта польских коней загрохотали по перекидному мосту. Спустя мгновение гусары уже мчались по узким улицам Паркан, сметая с пути шатры, пугая верблюдов, втаптывая в грязь роскошные ковры, опрокидывая котлы с варёной бараниной. Внезапно на дороге возник обвешанный оружием дервиш. Увернувшись от взмаха кривой сабли, Славута выстрелил из пистоля – дервиш как подкошенный, упал на землю. Славута осадил коня, спешился и подошёл к врагу – тот, скорчившись, неподвижно лежал на земле.

Славута огляделся – он находился на площади, возле расшитого золотом зелёного шатра, напротив которого были сложены трофеи, взятые османами три дня назад: шлемы, кирасы, барабаны, ружья, сабли, красно-белые хоругви коронного войска. Чуть поодаль стояли какие-то колья с круглыми навершениями. Славута сделал несколько шагов, как лежавший на земле дервиш неожиданно вскочил и, издав громкий гортанный крик, схватил копьё – Славута в последний момент отклонил удар палашом, и наконечник копья лишь распорол ему бедро. Не чувствуя боли, Славута ударил дервиша по голове палашом – крик оборвался, а под грязной копной волос угас взгляд безумных, исполненных звериной ненависти глаз.

На площади уже появились другие гусары, которые стали спешиваться около кольев. Зажав рукой рану, превозмогая боль, Славута заковылял в том направлении, но на полдороге остановился.

На десятках деревянных кольев были насажены головы поляков и литвинов, погибших два дня назад. Славута старался не смотреть на эти страшные трофеи – но против собственной воли его глаза искали кого-то среди неподвижных, обезображенных до неузнаваемости лиц. Наконец его взгляд упал на почерневшую от крови голову хорунжего Александра Нарбута – мёртвые глаза были неподвижны, волосы слиплись от засохшей грязи, лицо пересекал шрам от сабельного удара, верхняя губа отрублена, передние зубы выбиты… Всё коронное войско с омерзением и яростью созерцали мрачную картину недавнего триумфа Османской империи.

И в этот миг ударили первые молнии, и на землю обрушился ливень, словно смывая пролитую человеческую кровь …

Глава XXIII. Видение

Княгиня в задумчивости сидела перед шахматным столиком – подарком Яна Третьего.

Серебряные фигурки, представляющие польскую стороны, были украшены позолотой. Пешки представляли собой жолнеров – с ружьями, копьями, алебардами, пистолями, офицеры – коронного и литовского гетманов, кони – крылатых гусаров, туры – крепостные башни, а позолоченные король и ферзь были выполнены в виде короля Яна III и королевы Марыси. Фигурки противоположной стороны представляли войско Оттоманской империи и были отделаны чернением. Пешки-янычары размахивали кривыми ятаганами, офицеры были выполнены в виде пашей, конники держали в руках бунчуки, туры были выполнены в виде минаретов, а король и ферзь представляли собой обрюзгшие фигурки султана и султанши, под которыми, вероятно, подразумевались Мехмед IV и одна из его многочисленных наложниц. Катажина любила эти шахматы, и время от времени разыгрывала сама с собой партии, в которых победу неизменно одерживала польская сторона. Но сегодня игра явно не клеилась – княгиня, погружённая в мысли, бесцельно переставляла фигурки на доске. Наконец, встав с кресла, она подошла к окну и распахнула его – вечерняя майская прохлада освежающей волной хлынула в душную, пропитанную запахом свечей спальню.

За озером мерцали огни фальварка. Тучи, затягивающие небо, подсвечивались лучами заходящего солнца в алый, фиолетовый и розовый цвета. Огненный зигзаг разрезал небо, вдали что-то заворчало, на землю упали первые капли дождя. Порыв ветра колыхнул верхушки деревьев, и опавшая листва закружилась в воздушном вихре.

Катажина откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, стараясь ни о чём не думать. Но душа не успокаивалась – так или иначе, княгиня думала о том зрелище, свидетельницей которого ей предстоит стать завтра.

Не она ли, Катажина Радзивилл, подвела дело к эшафоту? И какой ответ даст она в час Страшного суда? Сотворив крёстное знамение, княгиня взяла в руки старинную рукописную Библию в тёмном кожаном переплёте. Открыв наугад страницу, княгиня прочла: “et tunc confitebor illis quia numquam novi vos discedite a me qui operamini iniquitatem” [44].

От прочитанного княгиня невольно вздрогнула – она положила Библию обратно на стол и подошла к окну.