Роль аппарата партийных органов в осуществлении власти в стране не ограничивается информированием высшего руководства и подготовкой проектов его решений. Партийному аппарату предоставлено право давать указания, выполнение которых фактически обязательно. Это «телефонное право» важно. Число запротоколированных решений бюро и секретариатов парткомитетов — от ЦК до райкома, — сколь бы внушительно оно ни было, ничтожно в сравнении с числом непрестанно даваемых указаний, — устных и телефонных, нигде не зафиксированных, но неизменно выполняемых. Попытки опротестовать перед высшими чинами партийного аппарата указания, данные чинами менее высокими, успеха не имеют: классовая спайка номенклатурного аппарата такова, что, даже если высший чин и будет недоволен решением подчиненного, он его отругает в своем кабинете, но не дезавуирует. Жалобщик же может считать свою карьеру оконченной: мстительный аппарат непременно нанесет ему удар. Если в годы сталинских чисток можно было еще возлагать надежду на то, что в своих интригах друг против друга аппаратные чины воспользуются жалобой как предлогом для сведения счетов, то теперь нет и такой перспективы: круговая порука в аппарате перед лицом всех посторонних стала в послесталинский период аксиомой.
Другое дело государственный аппарат. Там можно обжаловать решение низших начальников перед высшими; там можно, в конце концов, обратиться с жалобой в партийный аппарат. Указания же партийного аппарата надо беспрекословно выполнять: перед вами — не обычная государственная бюрократия, а сердцевина правящего класса.
11. КГБ — советское учреждение
Никакая диктатура не может жить без террора. Глупенький миф о некоей «диктатуре огромного большинства над ничтожным меньшинством», выдуманный молодыми Марксом и Энгельсом и подхваченный Лениным, так и остался на бумаге. В жизни общества диктатура всегда была и остается властью ничтожного меньшинства над огромным большинством, — иначе она была бы не диктатурой, а демократией. Удерживать диктаторскую власть меньшинства можно только насилием и запугиванием по отношению к большинству, т. е. государственно организованным террором.
Любая диктатура — полицейское государство. При этом речь идет не об обычной полиции: угрозыск в Советском Союзе весьма слаб. Полицейское государство — это государство с могущественной тайной политической полицией. Она не ловит грабителей или убийц, а вынюхивает инакомыслящих. Вот такой полиции в Советском Союзе — великое множество.
Оруэлл правильно подметил стремление диктатур замаскировать своих ищеек каким-либо облагораживающим названием: в его романе «1984 год» тайная полиция называется Министерством любви. Хотя до эвфемизма такой степени советская номенклатура не дошла, она уже перепробовала для обозначения своей тайной полиции ряд звучных наименований. ЧК — Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем; ГПУ — Государственное политическое управление; НКВД — Наркомат внутренних дел; НГКБ — Наркомат государственной безопасности; МГБ — Министерство государственной безопасности; МВД — Министерство внутренних дел; наконец КГБ — Комитет государственной безопасности — такова вереница имен одного и того же тайного полицейского ведомства, которое пришлось создать уже через месяц после Октябрьского переворота, в декабре 1917 года. Презрев все эти периодически меняющиеся названия, советские люди давно уже просто говорят: «Органы».
Номенклатурная пропаганда не нахвалится гуманностью и любвеобилием «органов». Их первый руководитель Феликс Дзержинский объявлен бесстрашным рыцарем революции, его статуи выставлены перед зданиями КГБ — в том числе в Москве, кабинеты этих зданий украшены его портретами. Как-то в Вильнюсе я читал лекцию для аппарата КГБ Литовской ССР; в зале заседания висел огромный — почти от пола до потолка — портрет Дзержинского, мастерски сделанный так, что он пристально и подозрительно вглядывался в каждого в зале.
Как действовали руководимые этим «рыцарем» «органы» — тогда ЧК? Профессор П. Милюков дает следующий бесстрастный перечень: «У каждого провинциального отдела "ЧК” были свои излюбленные способы пытки. В Харькове скальпировали череп и снимали с кистей рук "перчатки”. В Воронеже сажали пытаемых голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали, выжигали на лбу пятиконечную звезду, а священникам надевали венок из колючей проволоки. В Царицыне и Камышине пилили кости пилой. В Полтаве и Кременчуге сажали на кол… В Екатеринославе распинали и побивали камнями. В Одессе офицеров жарили в печи и разрывали пополам. В Киеве клали в гроб с разлагающимся трупом, хоронили заживо, потом через полчаса откапывали»[384]
.