Нона из Девятого дома

– Только не оглядывайся. Что бы ты ни делала, не смотри назад.

И они положили головы на плечи друг другу.

Ничего особенно интересного не происходило, пока Камилла не вспыхнула. Она горела, как белая свеча, она оттолкнула от себя тело Ианты Набериус, которое тяжело покатилось по дороге, и встала, спотыкаясь, пылая горячим столпом белого пламени. Нона смотрела, как она открывает рот, будто бы в крике, но из него не доносилось ни звука. Слышалось только шипение: бинты, одежда и раны шипели, сгорая, шипели волосы, она чернела и распадалась у них на глазах. Шатаясь, она сделала несколько шагов, оставляя кроваво-черные следы, и эти следы сворачивались, как цветочные лепестки, вспыхивали и опадали пеплом. Она рухнула на дорогу, умирая, каталась по ней в смертельной агонии, пока Нона не решила, что она тоже умрет, глядя на это, что она наконец встретила нечто настолько ужасное, что можно умереть только от зрелища.

Весь туннель заполнило искрящееся, сверкающее пламя, трещало, сгорая, человеческое мясо, тело Камиллы танцевало в этом пламени, чернел жуткий силуэт, потом он покраснел – и она попыталась встать, она выгнулась, вся дрожа, и пламя исчезло. В темноте стоял обнаженный человек, целый и невредимый. Он присел, обхватил руками колени, свернулся калачиком:

– Не могли бы вы дать мне одежду?

Нона смотрела, как Кириона начала расстегивать куртку, а потом передумала. Незнакомка с ястребиным лицом вылезла из брюк, совершенно не смущаясь, осталась в шортах. Ценой страданий сняла тяжелый пиджак. Когда они подошли, Нона увидела, что лицо незнакомки осталось каменно-бесстрастным, но по щекам пролегли мокрые следы. Обнаженная фигура торопливо накинула пиджак, натянула штаны.

– Спасибо.

Это оказалась всего лишь Камилла – Камилла, лишившаяся челки и почти всех волос, кроме обгоревшего ежика примерно в дюйм длиной, Камилла с новыми глазами и новым лицом, хотя форма глаз осталась прежней, а черты лица – теми же. Но глаза приобрели другой цвет, хотя со своего места Нона не видела какой. Видела только, что другой. А черты лица, хоть и составленные в прежнем порядке, имели настолько другое выражение – не Камиллы, не Паламеда, – что Нона вдруг осознала: их больше нет. Они бросили ее. Они ушли.

Нона громко закричала.

Новый человек прошел мимо Ценой страданий и женщины с ястребиным лицом, порылся в карманах трупа Ианты Набериус, который так и валялся на дороге, подошел к Ноне походкой, которая не принадлежала ни Камилле, ни Паламеду, но принадлежала им обоим – широкой, свободной, красивой. Протянул Ноне бледно-лиловый шелковый платок.

Нона шмыгнула носом и отвернулась.

– Мне просто салфетку, – промямлила она, – это слишком модное.

– Ну да, – с серьезной улыбкой сказал человек, – боюсь, большой вечеринки по случаю дня рождения уже не получится, но все равно, с днем рождения, Нона.

Нона печально вытерла глаза платком.

– Спасибо, – сказала она, – хорошо, что у тебя не было резинок для волос.

Новый человек вдруг одним движением развернулся. Бросился к забытому телу Ианты Набериус, которое вдруг приподнялось на локтях и смотрело бледными неверящими глазами. Лицо ее выражало ненависть и отчаяние.

– Значит, все-таки был другой путь, Секстус.

Человек присел и протянул руку:

– Я знаю, как тяжело пойти против своего пастыря. Но есть и другие миры, кроме этого. Пойдем с нами. Мы – любовь, совершенная смертью, но и смерти не будет более; смерть тоже может умереть. Время еще есть, Ианта. У тебя и у Набериуса Терна.

Брошенное тело смотрело на то, что когда-то было рукой Камиллы, на то, что когда-то было лицом Камиллы, затем снова на руку. И сказало ясно:

– Спорим, ты говоришь это всем мальчикам.

Тело рухнуло и оказалось пустым. Так оно и лежало, глядя на потолок туннеля белыми неподвижными глазами.

29

Всех погрузили обратно в один грузовик. Никто ничего не сказал по этому поводу, хотя Нона знала, что они просидели в грузовиках несколько месяцев. Может быть, если достаточно долго сидеть в грузовике, просто забываешь, что в мире есть что-то еще. Ноне грузовик уютным не показался. Она горестно думала о своей спальне, матрасе, одеяле. Она мечтала о кровати с тоской, отчаянием и голодом.

Пирра взяла инвалидное кресло, которым пользовалась Камилла, и усадила в него Нону. Камилла-Паламед-новый-человек больше не нуждался в коляске или в лекарствах, хотя явно чуть не умер. Паламед-и-Камилла, действуя с невероятной скоростью, несколькими словами согнал всех измученных людей в кучу. Держа в руках планшет, он обходил их, останавливаясь рядом с каждым, гладил по плечу и говорил что-то вроде: «Водный баланс восстановлен», «Попробуй так», «Почки вылечены, ты с ними поосторожнее». Одновременно он умудрялся брать какие-то замеры и двигался как человек, которого Нона никогда не встречала. Она почти висела на Пирре, которая чувствовала себя неуютно, не хуже Ноны.

– Сколько стоит покататься на карусели? – спросил знакомый голос.