Нооходцы: Cupri Dies (СИ)

О, Яхве, конечно же, это опасно. Сомнений быть не может. А потому возьми себя в руки и продолжай, дурёха.

Спустя несколько минут у Леви возникло отчётливое ощущение, что с резервуарами что-то неладно. Эта враждебность, болезненные прикосновения с лёгким призвуком безумия — так ли они должны взаимодействовать с дочерью их создательницы? Из рассказов мисс Клинг следовало, что нет.

Ну и куда тебе-то? Сам хозяин печати не сразу её почувствовал. А до того она полтора года находилась в руках людей намного опытней тебя — и они не смогли обнаружить один несчастный кусок металла среди двенадцати схожих.

— Кроцелл, — позвала Леви голосом, который ей самой показался до отвращения жалобным. — Мне… нужна помощь. Очень.

Шёлк остался мёртвым, а медь — враждебной. Вчера Герцог узнал, что она касалась его печати — следовательно, должен узнать и сегодня. Но раньше наступления ночи проверить не получится…

Леви вздохнула, выпустила рубашку из рук и позволила ей свободно соскользнуть на пол. Пуговицы еле слышно звякнули друг о друга, и эта короткая нота будто повисла в воздухе, уцепилась за ворвавшийся сквозняк и несколько раз отразилась от стен. Можно протянуть руку и сжать пальцы, заставить этот звук метаться в них, как пойманную птицу…

Наваждение исчезло раньше, чем Леви ему поддалась. Стрелки на хронометре показывали без четырёх минут два. Что ж, пожалуй, стоит заняться единственным полезным делом, которое возможно в создавшейся ситуации — медитацией. Других идей всё равно нет.

Конечно, мисс Клинг могла вернуться в любой момент, но что ещё она может сделать — наказать послушницу за прилежание?

А ведь с неё станется… ох, да и чёрт с ней.

— Пошла она, в самом деле, — произнесла Леви вслух и почувствовала облегчение. Как сохранить чистоту речи при таком образе жизни, а?

Откинуться назад, закрыть глаза и втянуть носом прохладный воздух. Услышать просыпающиеся голоса. Каждый предмет в комнате тихо напевает собственную мелодию, и присутствие таких понятных и живых эмоций в них сводит с ума.

А внутри — тишина, будто в оке бури. Звуки пусть беснуются — слушай, но не погружайся… обозначь границы урагана. А затем воскреси в памяти то, что должно его подчинить.

Музыка Кроцелла пришла мгновенно, будто была не сложнейшим произведением, а простой колыбельной. Впрочем… так ли велика разница, если…

Если какофония вихря и в самом деле успокаивается, а звуковой ад с каждой минутой медитации становится всё больше похож на оркестр. И как легко, как естественно выходит скользить по ласковым волнам новорождённой сюиты, роняя недостающие ноты на её поверхность… Метроном дыхания держит ритм: вдох-выдох, снова и снова, много минут подряд.

Музыка Кроцелла, точно сияющий ключ, настраивает окружающее пространство, но вдруг стихает сама по себе. Она больше не нужна, и она понимает это. Голоса оркестра обретают свою собственную силу и гармонию, которая насыщает воздух запахом озона.

И тогда каждый вдох становится глотком пьянящей, густой, дистиллированной силы.

Глаза Леви распахнулись, но она не увидела ничего, кроме острого, болезненного света, будто выжигающего самую сетчатку — такого страшного, что она закричала, но лёгкие взорвались колючей болью, и крик перешёл в кашель. Вспыхнули ладони, и пламя устремилось по рукам вглубь её существа, будто в самый центр ока бури ударило несколько молний разом.

Пытаясь звать на помощь и глотая жгучий воздух, Леви упала лицом в подушку. Но спасти её было некому, кроме её собственного обморока.

Впрочем, послушнице показалось, что это самая настоящая смерть.

Глава семнадцатая. 10 октября 1985 года, 14:03, час Марса

В моей комнате не убирались уже с неделю. Неудивительно, чаевых я не оставляю, так чего ради стараться-то? Не уверен, что я сам согласился бы выгребать из-под кровати собственные грязные носки, зная, что за это никто не заплатит. Непременно приведу её в порядок сам, когда в моём плотном расписании найдётся время для перерыва. А сейчас меня ждут отчёты Октинимосов, и пусть от них будет хоть немного пользы, ну пожалуйста!

Уже по списку имён тех, кто контактировал с аномалией, можно было понять, что задача стоит непростая: одни только высшие Октинимосы с первой по десятого включительно. Начнём по порядку.

О, эта идеальная каллиграфия леди Бельторн! Бабушка, как обычно, выражалась иносказательно и называла «место света» Белым Танцором. Манера, свойственная всем Октинимосам её поколения, которые предпочитали не запрещать, а играть в загадки. Считалось, что если послушнику попались на глаза подобные записи, и он сумел их разгадать, а потом — справиться с доставшимися ему силами, то он заслужил, и его следует оставить в покое.

Подход, который близок и мне.

Белый танцор, одетый в красное… что бы это могло значить? Сердце Танцора спрятано на обратной стороне зеркала, и следует войти в собственное отражение, чтобы увидеть путь к этому самому сердцу. Чёрт, кажется, я немного завидую сэру Файндрексу: по молодости бабушка точно писала ему неплохие стихи.