Нооходцы: Cupri Dies (СИ)

Леви пожала плечами, заставляя себя вдавливать пальцы в обжигающие края чашки. Столкновение леденящего озноба и жгучей боли где-то в области ладони помогало удерживать мысли целыми.

— Ты всегда знаешь, как поступить правильно. Не ошибаешься, не…

— Девочка моя, если бы я не ошибалась, ты не была бы знакома с этим коз… ох, в смысле, с твоим бывшим отчимом.

— Это не такая ошибка. — Леви помотала головой. — Ничего страшного ведь не случилось.

Улыбка Рэйен на секунду погасла, чтобы вспыхнуть снова — мягче, грустнее и теплее:

— Я очень рада, что ты так думаешь, милая.

Часы снова затикали, прикидываясь, что ничего не произошло. Мама подлила себе ещё немного кофе, а Леви убрала руку от чашки, отчаявшись дождаться победы горячего пара над мерзким холодом в запястье.

— Но, видишь ли, — продолжала Рэйен, — дело не в том, что я не ошибаюсь. Дело в том, как я к этому отношусь. Никому в целом мире не доводится ошибаться так часто, как учёным. Мы этим обычно и заняты — суёмся в каждую возможную пропасть, чтобы отыскать по-настоящему надёжную тропинку, по которой люди смогут пройти к чему-то новому.

Леви молчала и смотрела в окно, до половины занавешенное золотистой тканью. У самого верха рамы колебалась ветка, одетая юной листвой, и это выглядело так, словно тёмная рука пытается натереть зелёной салфеткой бледно-голубой фарфор неба.

— Можно сказать, что ошибаться — наш долг. И мой долг, в частности. Но, Леви… помни, пожалуйста, что я никогда не стану на тебя давить. И не отправлю в Ассоциацию, если ты откажешься.

— Но разве ты не можешь сказать, что будет для меня лучше?

— Не выйдет. Во-первых, я не знаю. Во-вторых, нам и так приходится жить с постоянным страхом того, что от наших ошибок могут пострадать другие, и сейчас я хочу побыть эгоисткой. Решай.

Мама встала и отошла к кухонному шкафчику, чтобы достать сахарницу. Та куда-то пропала, и поиск снова принёс в комнату молчание.

Решения…

Леви съёжилась. Сложно доверять суждению человека, которого совсем не знаешь, и ещё хуже, если этот самый человек смотрит на тебя из зеркала. И как думать, когда рука почти отмёрзла?

Ох, что происходит?..

Откуда эти кристаллы льда, грызущие кожу, точно стая голодных крыс?!

— Главный подвох, моя милая, — Рэйен стояла спиной, не видя ужаса на лице дочери, — в том, что ты и не узнаешь, что для тебя лучше, пока не наделаешь вагон ошибок. Без отбитых локтей не получится.

— Мам…

Мир замигал, точно целиком питался от неисправной электросети. С каждой секундой ледяная корка поднималась всё выше к плечу, и на самой грани слуха забормотали странные голоса. Чашка кофе стояла совсем близко, но больше ничем не пахла. Воздух опустел, часы замолчали, и кружка Рэйен неожиданно растеклась по столу, как пластилин.

— Мамочка! — Леви вскочила и бросилась к тёмно-фиолетовой фигуре.

Рэйен Дим обернулась. Вместо сахарницы в её руках была скрипка.

— Но, знаешь, я буду любить тебя с любым количеством синяков.

Острый лёд на руке Леви вскрыл пространство, и оно лопнуло чернотой, точно исполинский нарыв. Сон — крепкий, вязкий и плотный, как опухоль — начал растворяться под действием неслышного крика, исходившего от толстой холодной корки. В распахнутое окно ворвался ветер, и он был тяжёлым, словно груда цепей.

Леви рухнула на пол — или на то, что им притворялось — и зачем-то вцепилась в скрипку, которая должна была вот-вот увязнуть в остальной кофейной гуще. Мгновением раньше Рэйен Дим стала плоской, словно тень…

Чтобы не видеть, как мама снова уходит навсегда, послушница Ассоциации Зар Шел Врадим зажмурилась и уткнулась лицом в шероховатую поверхность. Дар Кроцелла бился и пульсировал, сражаясь с мраком иллюзии, а ветер крепчал и завивался хлещущими спиралями.

Какофония становилась всё громче, пока не стихла разом — точно кто-то выключил сломанный граммофон. Наступила полная тишина — такая, в которой слышишь только звон в собственных ушах.

Через некоторое время сквозь её пелену начали проникать отдельные звуки. Кап… кап… тихо, тонко, будто вода сочится из неплотно закрытого крана. Леви дёрнулась и плечом ощутила холод камня; странно, но скрипка из сна осталась при ней. Возможно, всё дело в том, что новое состояние тоже было всего лишь грёзой.

Цепляясь мыслями за прихотливое биение тихой ноты, послушница открыла глаза.

Над головой раскинулась искристая бездна, живо напомнившая Леви рассвет в Аппалачах — серебристая с одного края и авантюриново-синяя с другого. Ровно посередине небосвода протянулась цепочка нежных, будто акварелью нарисованных лун, и это почему-то ни капельки ни удивляло. Скромный колокольчик позвякивал на самой грани слуха, и послушница была горячо благодарна ему за деликатность.

Сев и оглядевшись, Леви поняла, что находится на плоском уступе очень высокой скалы угольного цвета, похожей на карандаш. Небо казалось куда ближе, чем земля — туманный ландшафт, едва просматривавшийся на головокружительной глубине, проигрывал в ясности острой и чёткой россыпи звёзд.