Нооходцы: Cupri Dies (СИ)

Леви не сдержалась, фыркнула и перевернула страницу, не запомнив ни слова из предыдущей.

Внезапно в дверь постучали. Послушница удивлённо посмотрела на часы. Двадцать минут одиннадцатого — рановато для мисс Клинг. Стук не повторялся, но она всё-таки решила выглянуть.

В коридоре никого не было — только пятна от осеннего солнца на паркетном полу. Но прямо около её порога лежали маленькая, наспех перевязанная золотистой ленточкой коробочка и… белая роза.

В коробочке оказался планетарный хронометр Леви и записка с одним-единственным словом. «Извини». Никакой подписи — автор записки справедливо полагал, что она здесь ни к чему.

— Это ещё что такое? — вслух сказала сама себе Леви, стоя посреди комнаты с розой в руке.

В комнате не нашлось вазы, но нашёлся высокий стеклянный стакан, и роза заняла место на шкафу — там, куда мисс Клинг вряд ли стала бы смотреть. Вопросов Леви не хотелось — наверняка пришлось бы соврать.

Выбросить бы этот цветок, и дело с концом…

Но так сложилось, что Леви питала слабость именно к белым розам.

Глава третья. 4 октября 1985 года, 16:10, час Сатурна

…Я надорвал прозрачную блестящую обёртку на свежей пачке L&M и сунул в зубы сигарету. Собирался было закурить, но меня остановило хриплое покашливание с претензией на деликатность.

Продавец смотрел на меня очень внимательно, приподняв мохнатую седую бровь и всем видом намекая, что у него тут не фонд помощи страдающим от табачной зависимости.

— Ах, да, — сказал я, поправляя на носу очки, — простите. Секундочку.

Продавец попытался выжечь мне глазные яблоки уничижительным взглядом, а мне только того и надо было. Сунув левую руку в карман, будто бы за кошельком, я удержал его глаза на одной линии со своими. Оправа очков привычно потеплела, по стёклам изнутри пробежали еле заметные искорки, и через секунду киоскёр отвернулся о меня, потянувшись за измятым журнальчиком и упав на раскладной стул, будто перед ним и не стоит никакого покупателя.

Я жутко скупой от рождения. Подозреваю, что это у нас тоже семейное. И если за хороший кофе и вкусный сочный бургер мне не жаль нескольких долларов, то отдавать деньги за вонючие изделия табачной промышленности мне принципы не позволяют. А бросить курить при моём образе жизни ну никак не получается.

На улицу Прикл-Айви солнце проникало с трудом. Высокие красные дома смотрели друг на друга в упор, будто готовясь стукнуться лбами; узенькая мощёная мостовая словно была родом совсем из другого времени. Нет, нравится мне всё-таки этот городок: местные жители очень берегут всяческие красоты, делающие его неповторимым. Да и Ассоциация об этом очень заботится.

Как же я так опростоволосился с девчонкой? Ей ведь не могли окончательно загадить мозги страшными сказками об убийце Нетусе Бельторне… или могли? Что ей про меня наговорили? Судя по её поведению, ничего хорошего — и беседовала она с кем-то, кто ко мне отнюдь не нейтрален.

А я этим трюком с её хронометром только усугубил ситуацию. Наверное, стоило сначала с ней просто поговорить.

Было около трёх пополудни. Ноги сами несли меня в «Алхимию». Где-то на границе сознания шевелилась неприятная мыслишка, что для ром-колы ещё рановато, да и вообще заливать свои пустые будни алкоголем — не самая лучшая идея.

А с другой стороны, чем мне ещё заниматься? Прошло уже три года с тех пор, как мою Инициацию отменили. Мне никто не присылает приглашений на ежегодные встречи Ассоциации, и всё-таки я приезжаю, хожу в «Алхимию», здороваюсь с гостями, ловлю на себе косые взгляды, прислушиваюсь к шепоткам за своей спиной. «Что, ему разрешили здесь находиться?», «Разве на его посвящение нет запрета?». Запрета, ага. Три года назад этого слова и в помине не было, а теперь, значит, уже запрет. Прекрасно.

В первый раз, не получив ни приглашений, ни ответов на мои письма от бабушки Вендевы, я приехал с полыхающей задницей, полный настоявшегося за год праведного гнева и уверенный, что я непременно открою и разоблачу настоящего убийцу бедного сэра Файндрекса. И что же я выяснил?

А ничего.

Кроме, пожалуй, того, что в программу подготовки новичков к Инициации вносятся изменения… Что теперь они получат минимум практических сведений, но будут почти по-монашески проводить часы и дни в медитациях, откажутся от мяса, алкоголя и даже чая. Дескать, это все для того, чтобы допуск в Ассоциацию получали только по-настоящему чистые душой и телом кандидаты…

А не этот насквозь прокуренный «золотой мальчик», да. Примерно таким тоном мне об этом и рассказывали.

Я стиснул зубы так сильно, что откусил сигаретный фильтр и чуть было его не проглотил. До «Алхимии» оставалось ещё минут пятнадцать ходу пешим шагом, и я постарался отключить свои мысли на какое-то время, но получалось худо. В последнее время на меня слишком часто стала накатывать противоестественная для меня безысходность.