Нормандский гость

Убрав распятие, священник взглянул на врача. Тот кивнул раз, другой и закрыл королю глаза. Эмма вскрикнула и в беспамятстве упала на начинающее уже остывать тело сына. Карлу стало трудно дышать, он рванул ворот рубахи. Нормандец, скрестив руки на груди, нахмурился. Вия, впившись зубами в пальцы на кулаке, не сводила глаз с мертвого лица короля. Придворные шептались, выглядывали из-за спин впереди стоящих, вставали на цыпочки, пытаясь увидеть, что делается там, на смертном одре. И лишь один Гуго невозмутимо стоял близ изголовья, безучастно глядя на труп. Рядом с ним Роберт. Долго смотрел на неподвижное лицо Людовика, потом поднял глаза на отца… И взгляд сына застыл на холодном, с плотно сжатыми губами, лице герцога франков.

Все ждали. Молча. В страхе. И в тишине раздался скорбный голос герольда, стоявшего в изножье:

– Король умер!

– Хвала небесам, он успел вручить свою душу Господу, – произнес священник и затянул заупокойную молитву.

Королева-мать прервала его: подняв голову, закричала не своим голосом, зацарапала, стоя на коленях, безжизненное тело сына и вновь упала мокрым лицом на белые простыни, поверх которых лежали восковые руки юного короля.

Придворные, обнажив головы, закрестились, уткнув взгляды в пол. В покои молча, в лиловой мантии, вошел епископ Герберт. Его пропустили, расступившись, к Людовику. Он подошел, медленно описал в воздухе крест и проговорил негромко:

– На все воля Господа на этом свете. Да упокоится с миром душа помазанника божьего, короля франков Людовика.

Эмма вдруг подняла голову и уставилась на Герберта невидящим взором. Потом скользнула глазами по толпе придворных, оглядывая их, но ничего не говоря, лишь приоткрыв рот. Казалось, эти глаза искали кого-то, но не могли найти. И вдруг они широко раскрылись, остановившись на Вие.

– Ведьма! Ведьма! – закричала королева-мать, брызгая слюной, испепеляя ненавистным взором бедную девушку. – Это ты наслала порчу на короля! Ты во всем виновата! – она поднялась, вытянула руку, указывая пальцем. – Смотрите на нее, она и не дрогнет, и не шелохнется, будто это не ее рук дело!

Гуго, нахмурившись, бросил на королеву тяжелый взгляд.

– Убейте ее! Убейте! – бесновалась Эмма, все так же указывая на Вию рукой. – Это она убила короля! Больше некому! Будь проклята, ведьма! Я сама тебя убью! – и пошла вперед с растопыренными пальцами, готовыми рвать жертву на части.

Гуго посмотрел на людей, стоящих поодаль. Двое из них поймали его взгляд. Он кивнул на Эмму и в сторону дверей. Ни слова не говоря, они вышли вперед, взяли королеву-мать под руки и, невзирая на ее сопротивление и крики, увели.

Карл Лотарингский не произнес ни звука, лишь проводил ее взглядом.

Он был уже никем.

Отныне здесь властвовал Гуго. Но тот – всего лишь герцог франков, не правитель. И не хотел им быть. Что ни говори, Карл однажды был коронован, и Гуго не желал, чтобы думали, будто он вырвал корону у брата Лотаря. Однако Церковь воспротивится воцарению на престоле Карла Лотарингского, ибо Лотарь лишил брата наследства. Гуго знал об этом, а также о многом другом и решил дать Церкви самой разобраться в этом вопросе. Пусть она вынесет решение, он подчинится, каким бы оно ни было. Но Церковь – это прежде всего архиепископ Адальберон, самая сильная фигура у франкского духовенства, и дабы вопрос о престолонаследии разрешился возможно скорее, его необходимо освободить. Но кто же отдаст приказ? Кого послушают? Королеву-мать? Увы, она уже не королева. Пусть даже и прикажет что-то, но придут к Гуго – спросить: так ли делать, как приказано. Оставался Карл Лотарингский – фигура слабая, без опоры, без поддержки Церкви. Его приказы даже не станут обсуждать, их попросту пропустят мимо ушей. Значит, он – Гуго! Тот, кому доверил опекунство над молодым Людовиком умирающий Лотарь. Тот, кого все слушали и боялись. Наконец, тот, кто был угоден Церкви, ибо обладал силой – оружием, которое она единственно уважала.

И Гуго решился. Так надо было для королевства, которому требовался монарх. Однако сам он не видел никого на эту роль, тем более братьев покойного Людовика, Арнульфа и Ричарда. Оба – племянники Карла Лотарингского, и оба бастарды.

Он подошел к Герберту, взяв за руку, отвел в сторону:

– Ступай, епископ, к своему наставнику, поведай обо всем и скажи, что он свободен. Но пусть остается в Реймсе.

Герберт не трогался с места, не сводя глаз с герцога. Тот уточнил:

– Тебе нужно подтверждение? Может быть, желаешь, чтобы спросили мать покойного короля или его дядю, а заодно и сводных братьев? Чуешь, откуда повеет запахом междоусобицы? Франкам не нужны беспорядки, довольно их было при потомках Карла Великого. Им нужен король!

– И он у них уже есть, великий герцог, – хитро улыбнулся Герберт. – Церковь умеет благодарить тех, кто оказывает ей неоценимые услуги. Приказ герцога франков не обсуждается, ибо ни один из Каролингов уже не может ничего приказать. То, что сказал сын великого Гуго, равносильно тому, что сказал король.

– Так добавь еще своему Силену, чтобы не плясал от радости: я не отменяю королевского суда над ним.