Норвуд

Углубившись немного в лес, я нашел насквозь прогнившее бревно, из которого легко можно достать болты, и, отойдя на десяток шагов, сделал первый выстрел. Снаряд с глухим чавканьем вошел в цель – даже выпущенный из такого маломощного оружия, он погрузился в трухлявую древесину почти на ладонь.

Следующий выстрел я произвел уже с двадцати шагов и, на удивление, опять попал. Однако, чтобы исключить случайность, решил попробовать еще разок. Вышло уже неудачно – болт зарылся в землю рядом с бревном. Пытаться стрелять с большего расстояния я не стал и выпустил оставшиеся снаряды с этой дистанции.

В простоте оружия имелся плюс – взводить его руками получалось значительно быстрее, чем с использованием «козьей ноги». Стрелять мне понравилось, но болты, к сожалению, закончились, и пришлось собирать их, присев у бревна. Я так увлекся, что, когда рядом раздался голос Опаленной, сердце екнуло от страха и удержаться от вскрика удалось только чудом.

– Не обижайся на деда, малыш, – сказала она. – Он делает все только ради моего блага.

– Да нет никаких обид, – зачем-то соврал я.

Мне пришлось незаметно прижать руку к груди, чтобы заглушить стук сердца, которое, казалось, громыхало на всю округу. Не знаю, чего я так перепугался.

– Он не трус, не думай. – Девушка будто бы и не слышала моего ответа. – Просто не хочет рисковать мною… Еще одной встречи с Карлом Рокитанским я могу не пережить, малыш.

– Прекрати называть меня малышом – мы с тобой ровесники! – Страх утих и сменился раздражением. Впрочем, оно тут же ушло, уступив место любопытству, и я спросил: – А ты правда была его ученицей?

Ветер шевелил кроны деревьев, наполняя воздух шелестом, и приносил легкий запах дыма от растопленных поутру печей. А сам лес жил и дышал – все кругом поскрипывало, постукивало и едва слышно звенело прозрачными крылышками.

– В каком-то смысле – да. – Девушка пнула трухлявое бревно. – Как и все дети, жившие в его поместье.

У меня родилась тысяча вопросов, которые рвались наружу, но я смог сдержаться – не хотелось показаться ребенком в глазах Френсис.

– В поместье? – как можно более равнодушно спросил я. – Неужели Опаленные могут владеть целыми поместьями, не опасаясь визита интерфекторов?

– На севере могут – оазы там очень большие, но не такие населенные, как здесь. И там всегда было много… – Девушка запнулась. – Зараженных скверной…

– А как ты оказалась в этом поместье?

– Дед принес меня… Хотя я этого не помню, потому что была слишком мала.

Я не ожидал такого ответа! Мне казалось, мастер Фонтен тяготится судьбой, выпавшей его внучке, но получается, он сам обрек ее на службу тьме.

– Зачем? – ошарашенно спросил я. – Зачем он это сделал?

– Чтобы спасти меня, само собой…

Оказалось, что мать Френсис не пережила родов, да и сама девочка сильно болела – лекари не брались помогать, а те, кто имел такую возможность, требовали больших денег, которых у мастера Фонтена не было. Обитали они тогда на юге, где вся власть принадлежала баронам, и один из них – далеко не самый знатный, но гораздо более могущественный, чем простой горожанин, – был отцом Френсис. Однако ребенка он не признавал, платить за лечение отказывался, и тогда отчаявшийся дед отправился на север, чтобы предать внучку скверне, которая могла исцелить любой недуг…

Не знаю, как мой бывший наставник смог перейти через столько межей с маленьким ребенком на руках, но факт остается фактом – до цели они добрались. Девочка осталась в поместье Карла Рокитанского, а мастер Фонтен, получив метку тьмы, отправился в наш городок, где и прослужил долгие годы писарем.

История, рассказанная Френсис, произвела на меня тяжелое впечатление. Мне всегда казалось, что люди, добровольно вставшие на сторону зла, делали это только ради собственного могущества и из самых низменных побуждений. Но получается, у маленькой Френни никакого выбора не было вовсе – за нее все решил дед, которого к этому принудили обстоятельства.

Наверное, все это не снимает с них вины за произошедшее в нашем городе, но я ничего не мог с собой поделать – мне было жаль девушку и ее деда.

– Не надо нас жалеть, малыш. – Френсис нахмурилась. – И вообще, я пришла сюда не для того, чтобы рассказывать о своей нелегкой судьбе.

Ее губы тронула невеселая усмешка.

Я же внимательно смотрел на девушку, ожидая продолжения, – понятия не имею, что такого ей могло от меня понадобиться, о чем нельзя поговорить в присутствии остальных.

– Ночью, во время жертвоприношения… – начала она, осторожно подбирая слова, будто не могла решиться на что-то. – Когда ты был с факелом…

В памяти вновь вспыхнули странные образы, рожденные языками пламени, и слова, в которые они превращались. Неужели Френсис тоже их видела?

– Я кое-что почувствовала… – продолжила девушка. – Кое-что необычное.

– Что именно? – В горле пересохло.

Все-таки где-то в глубине души я надеялся, что видение было порождением моей усталости, но теперь шансов на это, похоже, не осталось.