Носитель судьбы

Он долго сидел там, на скале, окруженный морем хребтов, голов и стригущих воздух ушей, и не двигался. Пока в конце концов не возбудил интерес у золотого жеребца. Конь растолкал кобылиц, легко куснул какого-то жеребчика в шею и наконец прошел к скале, на которой сидел Бенкей. Тогда разведчик встал, отвернулся к нему спиной и отошел, найдя себе другую скалу. Я слышал издали, что он продолжает напевать.

Так повторялось несколько раз – табун начинал собираться вокруг, когда Бенкей разбрасывал в снегу мясо, а когда появлялся вожак, разведчик разворачивался спиной и уходил. Было видно, что жеребец становится все более заинтригованным и удивленным, но не боится и не начинает злиться.

В конце концов он ходил за Бенкеем след в след, вытягивая в его сторону голову и пытаясь его понюхать. Около полудня разведчик вдруг развернулся и позволил подойти к себе, а потом вынул из-за пояса последний кусок мяса и подал его вожаку с ладони. А потом раскинул руки и снова принялся напевать, раскачиваясь из стороны в сторону.

Не знаю, была причиной песня, которую он напевал, или поведение Бенкея, но жеребец, который сперва недоверчиво на него поглядывал с расстояния в несколько шагов, тоже принялся качать головой, подчиняясь ритму. Какой-то миг казалось, что они словно бы танцуют.

Это продолжалось довольно долго, а люди Смильдрун сидели на скалах и деревьях, завернувшись в шубы, попивая пиво со специями и медом, разогревая его себе в котелке. Я промерз насквозь и не понимал, как Бенкей выдерживает, голый до пояса.

Но он стоял там и танцевал с жеребцом, некоторое время держа голову возле его морды, совсем рядом с мощными челюстями. Они смотрели друг другу в глаза, Бенкей напевал и держал руки по обе стороны большой башки, но не касался его, хотя конь и двигал головой так, будто Бенкей подталкивал его ладонями.

Потом Хебзагал отступил на шаг и плавно повел руками, а жеребец опрокинулся на бок, хотя разведчик даже его не коснулся. Люди Медведи вскочили, но радостные крики моментально стихли, когда они вспомнили, что кричать нельзя. Я глянул на них и увидел, что у невыносимого толстого Смиргальда, что стоял подле матери, круглые глаза и открытый от удивления рот – а этого-то мне и нужно было.

Тем временем амитрай подошел к жеребцу и встал на нем, как на камне. Сделал несколько шагов по большому, выпуклому туловищу, осторожно уселся на него верхом, а потом и лег, опираясь телом о конскую шею. Сделался неподвижен.

Через некоторое время жеребец тряхнул головой, будто просыпаясь, и встал. Бенкей обнял его руками за шею и позволил себя поднять, а потом перекинул ногу через спину и выпрямился. Жеребец вздрогнул и несколько раз подскочил, помчался было вперед, но не казалось, что он желает сбросить следопыта. Они просто ехали вместе.

Прошло немало времени, пока Бенкей не слез с коня и не отошел в сторону. Жеребец смотрел на него, стриг ушами, а потом заржал, словно задавая какой-то вопрос, но следопыт медленно уходил, не оглядываясь. Конь вытянул голову вперед, оскалился и пошел следом. А Бенкей не сбавлял шага. Он перешел горный луг, бредя по снегу, а я остался смотреть, как табун сперва поглядывает вослед шагающему за Хебзагалом вожаку, а потом постепенно отправляется следом, вытянувшись в линию.

Бенкей перешел ручей, перескакивая с камня на камень, потом прошел еще немного и остановился, дожидаясь, пока кони его догонят, но оглядываться не стал.

Когда табун переходил реку за проводником, я встал, забрал вещи следопыта и пошел следом, последним. Бенкей снова зашагал вперед, прямо в сторону большой ограды из жердей, которую мы построили день назад, и ввел лошадей внутрь, туда, где стояли корыта смешанной с костьми и кусочками мяса соломы.

Бенкей отошел на дальний конец ограды, а когда последний конь вошел внутрь, мне осталось лишь опустить бревна и закрыть коней внутри.

Бенкей влез на ограду, уселся на жердях около кормушек и подождал, пока вожак подойдет и вытянет морду к его лицу. Тогда погладил коня по голове и шее, после чего спустился по другую сторону ограды и зашагал ко мне, чтобы забрать рубаху и куртку.

Он был синим от холода и стучал зубами так, что не мог выдавить и слова.

И только тогда Люди-Медведи принялись вопить.

Нас хлопали по спине, дали по рогу горячего пива. Бенкей трясся так, что ему было непросто удержать кубок у рта. Нам обоим позволили отправиться в баню, что случалось нечасто. Но когда Смильдрун подсчитала, сколько она получит за табун, это принесло ей немало радости, а веселый смех ее разносился над городком, как рев трубы.

Баня была уютным помещением, выложенным светлым, выглаженным деревом, с огромным каменным очагом, где можно было сидеть на бревнах среди горячего пара или купаться в нагретой воде в больших ведрах. Нам позволили сидеть так долго, пока мороз не сбежит из костей – и в тот день мы больше не вернулись к трудам.