Носитель судьбы

– Я знаю, что делаю, – проорал я в ответ. – Мы не проедем по второй долине, потому что там селения Смильдрун, а даже если проедем, то замерзнем в снегах. Но мы попытаемся, если этот ублюдок упадет раньше, чем мы его догоним!

Жеребец уже несколько подустал и начал замедлять бег, мы же рванули, как ветер. Ледяной воздух врывался нам в глотки, забивая дыхание, и на один миг я почувствовал себя свободным. Идея Бенкея просто помчаться вперед казалась мне исключительно привлекательной. В голове моей еще молнией блеснуло похитить малого, но это не было умной идеей. Ошалевшая от ненависти Смильдрун никогда бы не перестала нас преследовать.

Потом уже был только топот копыт по замерзшей земле и безумный галоп. Мы проскакивали мимо скал, проносились мимо деревьев – и продолжали приближаться.

Бенкей ускорился и поравнялся с жеребцом справа, я же несся рядом со следопытом.

– Давай! – крикнул он и перегнулся в сторону, схватил орущего и пинающегося Смиргальда за ворот и пояс сзади, рывком сдернул его с седла и перебросил через шею собственного коня. Мальчишка продолжал извиваться и пинаться, а потому я был полностью уверен, что он свалится, но Бенкей небрежно пнул его локтем в ухо, и сын Сверкающей Росой обвис.

Он и правда кинул его мне, как мех, но мы ехали рядом, а потому я без проблем подхватил бессознательного толстого мальчишку. Перебросил его через хребет коня, будто пойманное животное, и принялся постепенно сдерживать своего коня, в то время как Бенкей перескочил на спину жеребца.

Я ехал первым, глядя Смильдрун прямо в глаза. Она сползла с седла: бессильно, как тот, кто совершенно измучен, а потом упала на колени. Ухватила горсть снега и втерла его себе в лицо, видя, как я подъезжаю с мальчишкой, свисающим с лошади.

Выглядела она жутко, как демон. С лицом, пурпурным в одном месте и белым, словно снег, в другом, а волосы ее вставали над головой, как туча пламени. Из глаз Драконихи лились слезы, с носа у нее капало, как и с искривленных губ. Снег таял на лице и смешивался со слюной.

Я остановил коня, стянул мальчишку и взял его на руки.

– Жив, – сказал. – Мало удариться. Не быть ему ничего, прекрасная Смильдрун.

– И что это нам дало? – спросил Бенкей, когда мы сидели в нашем сарае, глядя в железный очаг, в котором рдели угли и лениво прогорало полено. Снаружи кружил ледяной ветер, воя в дымнике и сея снегом. Наши меховые куртки и шапки сохли, подвешенные на палках под потолком, а в сарае, который мы законопатили глиной и мхом, было довольно тепло.

– Пока – почти целого печеного карпа, – начал я перечислять. – Кувшин пива и две лепешки. Кусок сушеного сыра, лук и котелок супа. Корзину торфа и охапку дров. Это для начала. А еще нам дали множество вещей невидимых. Нам дали новые возможности.

– Но мы не стали и на шаг ближе к открытым пространствам, – заявил он, старательно обгрызая кость.

– На открытых пространствах мы бы сейчас помирали от холода, корчась под скалами или под поваленным деревом. Безоружные и голодные. Не могли бы развести огонь, а лишь прислушивались бы к завываниям вьюги, без уверенности, не крики ли это преследователей или голодных ройхо. Уважаемый Н’Деле был прав. Бегство сейчас ничего бы нам не дало. Мы сбежим, Бенкей. Когда вернется солнце, снега растают и вновь зазеленеет трава. И нужно, чтобы к тому времени мы были сыты и полны сил. Чтобы нам не приходилось бояться всякого дня. До того как мы помогли загнать табун, мы были загнаны в угол, без возможности сделать ход в этой игре. Теперь с каждым днем мы становимся все важнее для сладкой Смильдрун.

– Я бы очень хотел убить эту стерву перед нашим уходом, – процедил он. – Я обещал это Харульфу и Снакальди. И еще хочу увидеть, как гаснут змеиные глазки этого амитрая.

– Возможно, так и будет, – сказал я. – Хотя бегство все же важнее.

– Я бы охотно достал из тайника нож, – сказал он, осматривая короткий толстый кусок кости, который выловил из супа и из которого высосал мозг. – Из этой кости я бы легко мог сделать флейту. Для людей в нашем положении, без свободы, бакхуна, женщин и доброго пива со специями единственным утешением может стать тоскливая музыка.

– Они быстро заинтересовались бы, как ты ее вырезал, – ответил я. – Никто не поверит, что ты выточил ее куском камня.

– Да я знаю, – проворчал он и бросил кость в костер, а потом замер на миг и нахмурился. – Кто-то сюда идет. И что за люди, которым охота надоедать другим ночью в такую погоду? Ведь им никто за такое не заплатит.

Я прислушался, но, казалось, там лишь воет ветер.

– Идет-идет, – кивнул Бенкей. – Войлочные сапоги, посапывает – и очень легкий. А чуть раньше кашлял, и думаю, что это наш любезный земляк, сын больного бактриана и водной свиньи, честной Удулай Чтоб-Его-Скорчило желает нанести нам визит.

Двери сарая скрипнули и отворились, впуская ледяное дыхание ветра, тучу снега и Удулая, укутанного с ног до головы попоной, облепленной снегом.